Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Его японская речь хотя и выдавала акцент иностранца, но все же грамматически была построена весьма точно.

Теперь он занялся мною.

— Что-то не вижу не только радости от встречи со старым школьным другом, но и простого «здрасте»…

Как и тогда, в школе из глубокого детства, Борис был в своем амплуа — весельчак. Да, с юмором у него всегда было в порядке.

— Дай прожую, — собираясь с мыслями, промолвил я набитым ртом, куда, видимо, от волнения и засадил целый пирожок.

— Ну, жуй-жуй… Я подожду и посмотрю на тебя. Как-никак, а это уже третья встреча после той, «лесной»… Сколько лет прошло. И вот встреча, и где! Не удивляет?

В те секунды, пока он говорил, моя голова стала ясной, мысли цепкими, конкретными. Ставки сделаны — игра началась. Если начну вилять — это провал. Нужно блефовать только тогда, когда нельзя не блефовать. Итак, шаг первый: лучшая форма защиты — нападение.

— А почему — третья? Где были две других? Что-то не припомню, — на вопрос ответил я вопросом.

— Не дури, я же тебя подстрелил… Думал даже, что убил, пока не встретился снова. Куда попал-то?

— В плечо, — холодно ответил я. И подумал: так — училище. А где еще он меня узнал?

— Я вычислил тебя не в момент выстрела, а позднее. Очень жалел об этом выстреле. Жалел до самой очередной встречи.

— А потом обрадовался? Да? Где она-то была?

— Интересуешься? Пожалуйста, зимой…

Но где «зимой»? На Севере? Или в Балашихе?

— В лесу… в лесу, что ли?

— Именно в лесу. Память тебя не подвела.

Значит — не Север, а вдруг и там узнал и темнит? Придержу Тбилиси и Север про запас. И спросил:

— Как вас теперь называть, господин «Стрелок»?

— Для кого-то, может быть, и Стрелок, но не для тебя. Все же старый друг, а теперь еще и коллега.

— Хорош «коллега» — киллер своих, — выбрал тему его нападения на меня в училище.

— Ну, я не свой, но и не чужой тебе как профессионал.

— Ты здесь, конечно, не случайно? Ради встречи со мной? — решительно спросил я, ускоряя необходимость ему раскрыться. — Кто настучал, что я здесь?

— Зачем «стучать». Списки советских граждан за рубежом моя служба доводит до сведения моих коллег. Это правильно. Данные официальные.

— Большим начальником стал? В какой службе?

— Пока этот вопрос останется без ответа. Пока…

— И что — дальше? — опять стал торопить я события.

— Да ничего. Ничего особенного. Мы с тобой, как волки из разных стай.

— Очень похоже. Сюда еще и «волчьи законы»? Законы твоей «стаи». Как считаешь?

— Моя «стая» работает только против врагов моей родины, — твердо выговорил Борис.

— Новой «родины»? Америки? А старая родина? Снял и выбросил, как старые перчатки?

По лицу Бориса пробежала тень. Так, значит, это направление разговора его волнует. Задело…

— Старая? Я там только родился. Это важно, но не главное в жизни.

— Значит — Израиль!

— Да. Именно так. Ну, кем я мог быть в России? Пятый пункт анкеты с моим еврейством делал меня на моей родине гражданином странного сорта — третьего, четвертого. А ведь я неглуп и не русофоб. Ты-то знаешь?

— Тогда — да, а теперь — не знаю.

— Знаешь. Мне ничто не было чуждо из русской жизни — прошлой, настоящей и будущей. Я, как и ты, люблю русскую литературу. И сейчас увлекаюсь русским театром, кино. Война — это тоже мое. Но будущее там было для меня гадким. Не тереби душу, Максим.

— Ладно, Борис. Если ты за эти десять лет не потерял искренности, то это отлично, но и ты меня пойми…

— Ты имеешь в виду Ленинград, стрельбу? Ты прав, но инструкция была жесткой: «живым не даваться, иначе зверски замучают». И я верил им.

— Неужели угробив меня, русского, ты спасал себя и свое дело?

— Если бы не ты, я, может быть, и не мучился. Но судьба подбросила именно тебя. До шестидесятого года, пока не встретил тебя в лесу. Мучился очень…

— И что же дальше, кроме «мучений»?

— Зарекся применять оружие против людей. Зарекся и пока держу слово. Есть масса способов вывести человека из строя, не убивая. Даже не рискуя убить его.

— Конечно, я помню твой портсигар с газом, когда мы захватили тебя в лесу. Ты лихо ушел от нас, ничего не скажешь.

— Что было, то было… Теперь мы здесь, на нейтральной почве. Ты работаешь против Японии. Я тоже. Разные у нас только «хозяева».

— Разные, очень разные. Но я работаю не на «хозяина», а ради своей страны. Думаю, ты веришь мне в этом?

— Верю. Ты — идеалист. Может быть, в этом ты счастливее меня. Но неужели остался таким?

— Борис… или теперь ты, может быть, Борух?

— Смейся, смейся… В чем-то ты прав, но не в главном: я — еврей, но не иудей с талмудом под мышкой.

— Может быть, ты и не сионист?

— Может быть, их максималистская идея мирового господства не по мне. Я вышел из страны, которая победила фашизм. А что такое сионизм?

— Еще один «изм», — вставил я.

— Как и коммунизм — «изм», — отпарировал Борис, — а под стать ему — исламизм.

— Чем исламизм тебе не по душе? Живут люди и пусть живут.

— Ислам — да, но что ты знаешь о реальном исламизме? Это они сейчас измываются над евреями, но дойдут и до вас, славян.

— Хорошо, Борис. Ты же не с теорией прибыл сюда, говори: что хочешь? Почему искал меня? Время поджимает.