ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

- А, по-вашему, я развлекаюсь? Я устраиваю? – Полицеймако взглянул на меня исподлобья - так, как будто утвердительный ответ мог заставить его к тому же угрожающе сжать кулаки, то и вовсе полезть со мной в драку.

Цезарь Иванович тронул меня за плечо, призывая немного смягчиться. Я кивнул ему в ответ, обозначая благоразумную готовность прислушаться к его совету.

- Положим, вы тоже не развлекаетесь, - успокоил я Николая Трофимовича. - Но согласитесь, вы ведете себя несколько странно. Я бы даже сказал, эксцентрично. Что за лохмотья вы на себя напялили?! Возможно, не только мы, но и многие вас узнали. И что теперь будут о вас говорить? Особенно в такой момент, когда на нас и так хотят спустить всех собак, а уж собаки найдут, куда побольнее вцепиться.

- Пусть говорят. И пусть спускают. От собак я как-нибудь отобьюсь – разве что штаны мне порвут. Плевать. Мне собственная жизнь дороже порванных штанов. – Полицеймако понизил голос до внятного шепота: - Жизнь! Жизнь! Она у меня одна. Во всяком случае, о прежних своих жизнях я ничего не знаю. Читать по линиям руки и лба, извините, не умею. Не обучен.

- Ах, оставьте вы эту свою кабалистику. Линии руки и лба! Никто и не требует, чтобы вы умели. Разве вам что-нибудь угрожает? – таким же шепотом спросил я, но затем, словно спохватившись, заговорил громче: - Боюсь, что это пустые страхи. Так… померещилось. Плоды разгоряченного воображения.

- Пустые страхи?! Плоды воображения?! – взвился Полицеймако, на его татарских скулах вздулись желваки, а лицо скривила гримаса отчаяния. - Да за мной по пятам… меня за каждым углом… выслеживают… подстерегают со взведенными курками… хотят убить…

- Нельзя быть таким мнительным. Почему подстерегают вас, а не меня, не Цезаря Ивановича? Ну, сами рассудите, в конце концов!

- А потому! – Полицеймако явно был склонен не столько рассуждать, сколько утверждать, не утруждая себя никакими доказательствами.

- Что значит – потому?

- Потому что не вы еевывели,  - зашептал, вернее даже зашипел Полицеймако, оглядываясь по сторонам и выделяя голосом слово, не предназначенное для чужих ушей.

- Что вывели? Что? – Я едва сдержался, чтобы тоже не оглянуться.

- Особую разновидность, обладающую чудодейственным свойством.

- Разновидность чего?

- Ну, плесени, плесени, господитыбожемой! Поэтому мне и угрожают по телефону, присылают письма...

Я вздохнул с облегчением, убедившись, что Николай Трофимович не придумал ничего нового в добавление к своему давнему, порядком всем наскучившему изобретению.

- Опять вы о своем! Ну, сколько можно! В конце концов, сделали бы доклад на заседании общества. Показали бы эту свою плесень. В колбе или пробирке, чтобы все видели. А то все какие-то тайны, которых я, признаться, терпеть не могу. Можно подумать, что вы изобрели секретное оружие или новую систему противоракетной обороны. – Я с усилием сдержал смех, хотя Николай Трофимович не оценил мою сдержанность и, насупившись, произнес:

- А вы не смейтесь.

- Да я и не смеюсь. – Я улыбнулся в знак того, что улыбка – это еще никак не смех.

Но для Полицеймако было достаточно и улыбки.

- Нет, вы смеетесь. Я же вижу.

- Что вы видите?

- Вижу, что вы смеетесь, причем смеетесь вызывающе, мне в лицо.

- Может быть, мне заплакать, чтобы вас убедить?

- Плакать не надо, но и смеяться тоже.

Я понял, что единственный способ его переспорить – решительно со всем соглашаться.

- Хорошо, почему же мне и не посмеяться, если это действительно становится смешным? – спросил я, ожидая, что он мне ответит на этот раз.

Но, прежде чем ответить, он уточнил:

- Хотите, чтобы я объяснился?

- Соблаговолите. Сделайте милость, - сказал я, разглядывая его с откровенным удовольствием и тем самым призывая к тому, чтобы, объясняясь со мной, он учитывал, насколько это возможно, своеобразие своего костюма.

Глава двадцать вторая. Полицеймако произносит речь, которая во многом совпадает с тем, что я слышал от отца и о чем сам не раз думал