ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Из-за этих придирок и обличений могло сложиться впечатление, что Оле у нас попросту терпеть не могут, что его на дух не переносят, дожидаясь первого удобного случая, чтобы от него избавиться. Но, услышав подобный упрек, все очень удивились бы и принялись с жаром оправдываться, клясться, божиться, что по-прежнему любят Оле и считают его лучшим из всех.

Пожалуй, один лишь я откровенно признавался, что не люблю Оле. Я говорил об этом во всеуслышание, не скрывая и не считая нужным оправдываться в угоду тем, кого это может как-либо задеть или покоробить. Говорил, не опасаясь, что о моем отношении к нему узнает сам Оле, что ему расскажут, передадут. Напротив, я не раз подчеркивал, что мог бы все повторить в его присутствии, хотя при этом вовсе не стремился выискивать в нем недостатки.

Мне претила мелочная придирчивость по отношению к нему, и я готов был признать, что у меня, собственно, и причин-то особых нет для того, чтобы не любить Оле. Напротив, Оле Андерсон оказал мне такую услугу(если это можно назвать услугой), что, казалось бы, я должен любить его даже больше, чем самого Председателя.

Я же, неблагодарный, осмеливался не любить просто потому, что не люблю.

Этим я навлекал на себя постоянные упреки и укоризны от членов нашего общества, которые не могли мне простить подобной дерзости. Меня не раз пытались убедить, что те, кто любят плохую погоду, должны соответственно любить и друг друга: хотя это не оговорено в уставе, но подразумевается само собой. Раздавались голоса, что я своей нелюбовью вношу разлад, нарушаю дух согласия, столь свойственный нашему обществу, и прочее, прочее.

Один лишь Цезарь Иванович поддерживал меня, - поддерживал потому, что его обязывало к этому давнее преклонение перед моим отцом, зародившееся еще там, на Феофановых прудах. Кроме того, Цезарь Иванович ревностно оберегал от посягательства все связанное с последними днями моего отца и его экспедицией в горы, из которой он не вернулся, а ведь получалось, что Оле-то как раз и посягал…

Тут я должен объясниться подробнее.

Глава двадцать пятая, рассказывающая об услуге, оказанной мне Оле: он пытался отыскать в горах следы моего исчезнувшего отца

Оле Андерсон приехал к нам издалека (его родина – маленький городок на берегу Балтийского моря, где рыбачил отец, а мать чинила сети, вялила рыбу и шила для заказчиков тельняшки и морские робы), и приняли его в общество совсем недавно. Если быть точным (а я как летописец обязан), это произошло прошлой весной, небывало сухой и жаркой, с полыхающими в полнеба зарницами, но без гроз, без глухих раскатов грома и освежающих майских ливней, считающихся у нас непременным условием настоящей весны, и поэтому вычеркнутой из нашего календаря. Это было сочтено неблагоприятным предзнаменованием для Оле, и мы даже осторожно советовали ему не торопиться со вступлением, повременить, дождаться хотя бы осени, столь любимой всеми нами.

Любимой за дождливые рассветы и туманные закаты, запахи грибной прели и осенней листвы, полыхающей багрянцем, - что твои зарницы, недаром с сентября у нас принято вести отсчет метеорологического года (метеорологического так же, как и церковного: сходство отнюдь не случайное). Но Оле упорно настаивал, отказываясь внимать нашим предостережениям, словно ему ничто не угрожает и никакая, даже самая хорошая погода не способна помешать его успешному вступлению.

И вот, пожалуйста: принять-то его приняли, но не единогласно, как рассчитывал Оле. При голосовании обнаружилось, что отнюдь не все жаждут его избрания: по крайней мере двое (читатель догадался, что это я и Цезарь Иванович) подбросили ему в обтянутый красной материей ящик черные шары.

Разумеется, это подпортило настроение Оле, ведь он и не скрывал, что готовится к триумфу. Не скрывал и даже многозначительно подчеркивал свою готовность, считая, что все решено в самых высших инстанциях (намек чуть ли не на господа Бога или пресвитера Иоанна), что все будут голосовать за него, а мятущимся и сомневающимся одиночкам лучше заблаговременно примкнуть к большинству.

С хлебосольством истинного магната Оле заранее накрыл столы для банкета в турнирном зале шахматного клуба, где устраивались подобные торжества. И чего там только не было, на этих столах (наше общество давно не баловали подобной гастрономической роскошью): и отборных сортов белые и красные вина, и водки, и коньяки, и самые изысканные закуски, от икры в серебряных бадейках, свежих устриц до запеченных черепашьих яиц.