Внутри фургона было темно: тусклые оконца, вделанные в брезент, почти не пропускали свет красноватой луны. Я едва разглядел очертания ручного умывальника, прибитого в углу над раковиной (под ней стояло ведро для стекающей сквозь круглое отверстие воды), овального зеркала на выгнутых ножках, с выдвижными ящичками, где хранились пудра и грим, и шахматного столика, придвинутого к низкому диванчику без спинки, напоминающему канапе.
Фигуры были расставлены так, словно игравшаяся недавно партия осталась незаконченной, хотя королю черных явно грозил мат.
Гость предложил мне сесть в такое же лаковое кресло с высокой спинкой, в каком сидел сам, но только напротив него и на некотором отдалении. Сам же откинулся на спинку так, что в темноте его узкое, немного вытянутое лицо с высоким лбом и орлиным носом лишь смутно угадывалось, зато руки, лежавшие на коленях, были отчетливо видны. В лучике лунного света, проникающего сквозь узкую щель, на безымянном пальце правой руки сверкал и переливался невиданной красоты перстень с драгоценным камнем и выгравированной латинской монограммой.
- Прошу, прошу… устраивайтесь поудобнее. Вино, коньяк, ликер? – Мне показалось, что он неким образом выделил последнее слово, во всяком случае сделал после него паузу и, не дождавшись нужного ему отклика, продолжил: - Здесь всего припасено… У артистов, знаете ли, принято, особенно после представления. Богема! Свободные нравы!
Я решил, что соглашусь немного выпить, только если Гость (здесь он вел себя скорее как хозяин) будет настаивать, обиженный моим отказом.
- Нет-нет, благодарю…
Но он мне больше ничего не предложил, а сразу заговорил совершенно о другом:
– Насколько мне известно, вы секретарь общества.
Мне оставалось лишь подтвердить:
- Да, вы правы. Секретарь.
- Ведете протоколы, составляете всякого рода отчеты. – По его голосу невозможно было понять, кажется ли ему важной моя секретарская работа или он не придает ей ровным счетом никакого значения.
- Что-то в этом духе...
- Рассылаете уведомления об очередной встрече. Ну, и многое чего еще.
- Совершенно верно.
- А есть ли у вас… любовь? – спросил он, не испытывая никакого смущения и словно не подозревая, что подобные вопросы не задают просто так, без особого права на откровенность собеседника.
Я счел за лучшее свести все на шутку:
- Любовь? Ну, разве что к плохой погоде. Но ее любят все в нашем обществе.
- Думаю, что все-таки есть исключения… - произнес он скороговоркой, как на сцене произносят реплику в сторону. – Ну, а кроме плохой погоды?
- Я люблю свои книги, старинные журналы, барометр, который висит у меня за окном… - перечислял я, чувствуя некую зависимость от того, насколько удовлетворит его этот перечень.
- Хорошо, хорошо. И вообще вы чучело, как иногда себя называете. – Я услышал по его голосу, что он в темноте снисходительно улыбнулся. - Лицо, пославшее меня, мне о вас рассказывало. Да и не только о вас, но и ваших единомышленниках, благородных любителях дождей и туманов. Судя по всему, общество переживает не лучшие времена, а ведь оно последнее в истории, как вы сами говорите. Жаль было бы, если б оно исчезло, повторив печальную судьбу своих предшественников. Надо этому как-то воспрепятствовать и помешать. Во всяком случае, попытаться. Собственно, в этом причина моего появления.
- А что это за лицо, если не секрет?
- Лицо влиятельное и могущественное, но еще не настало время ему себя открыть. Мир для этого еще не созрел, - сказал он так, словно готов был сейчас же забыть об этих словах, как забывают о брошенной вскользь шутке, или сделать вид, что вовсе их не произносил.
- Что ж, будем ждать, когда время настанет, - в том же шутливом тоне заметил я.
- Может быть, в шахматы? – спросил он, явно желая меня чем-то занять, а может, и отвлечь после того, как подвергнул испытанию мою откровенность.
- Охотно.
Мы придвинули к себе шахматный столик и заново расставили фигуры.
- Как возникло общество и кому принадлежит идея его создания? – Гость, игравший белыми, почему-то задумался над первым ходом.
- Идея? Моему отцу. Он был метеорологом.
- … Ваш отец… ваш отец… - отозвался Гость из темноты. – Насколько я знаю, он считал, что некогда, во времена великих мистерий древней Греции, Египта и Месопотамии, разговоры о погоде, которые мы сейчас столь свободно ведем, были возможны только между посвященными – точно так же, как игра в карты, считавшаяся сакральной. Это уже потом все это приобрело массовое распространение и измельчилось, опошлилось, стало банальным.
Я хотел спросить, откуда моему Гостю известно мнение отца, но он предупредил мой вопрос и задал собственный:
- А чем еще он занимался помимо метеорологии?
- Его многое интересовало.
- К примеру?
- Ну, всякие неразрешенные загадки истории. К примеру, он доказывал, что царство пресвитера Иоанна – не вымысел и не легенда: оно действительно существовало.