Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Ж. Амугу-Атангана, рассматривая в своем исследовании таинство миропомазания, отстаивает следующее воззрение: «Согласно Новому завету, только крещение имеет авторитет установления Христом в качестве таинства, дающего дар . Нет крещения без сообщения Духа, и любое сообщение Духа подобно крещению . Таким образом, миропомазание может получить смысл, содержание и оправдание только от крещения. Основополагающий постулат о зависимости миропомазания от крещения многократно повторяется в святоотеческой литературе, в которой каждое сообщение даров Духа обосновывается заповедью о крещении (Мф 28:19) и о втором рождении (Ин 3:5). <…> Итак, если исходить из экзегетических и патристических соображений, миропомазание нельзя считать новым таинством по отношению к крещению, точнее говоря, его следует понимать как последнюю фазу крещения»[1184]. Это воззрение полностью разрушает арифметический подход к истолкованию сакраментальной седмерицы, отсюда также логически вытекает, что крещение и миропомазание по сути неотделимы друг от друга.

Однако такой взгляд противоречит древней литургической практике, выражающей определенный тип духовных представлений[1185]. На Западе сегодня просматривается явление, с которым мы обычно сталкиваемся на Востоке , – противоречие между богословской надстройкой и литургической практикой. Только знаки при этом поменялись местами: на Востоке западные представления противостоят восточной практике, а на Западе восточные представления с большим трудом совмещаются с западной литургической практикой.

В. От «последнего помазания» назад к «елеопомазанию больных»

Новый чин помазания больных и пастырской заботы о них – «Ordo unctionis infirmorum eorumquepastoralis curae» от 7 декабря 1972 г. – отвечает стремлению II Ватиканского собора преобразовать таинство елеопомазания больных, перенеся центр внимания именно на больных, а не только на умирающих (как подразумевалось термином «последнее помазание») [1186]. Необходимо было вернуться к той изначальной практике церкви, о которой свидетельствует Послание ап. Иакова: «Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне» (Иак 5:14). Со времен Средневековья елеосвящение в католической церкви превратилось в «таинство последнего часа». Симеон Фессалоникийский, выдающийся православный богослов XV в., с полным правом обвинил в 1430 г. католиков в том, что они исказили веру, превратив таинство исцеления в помазание умирающих[1187].

На Тридентском соборе все-таки еще оставалось осознание того, что это таинство предназначено в первую очередь для больных, а не для умирающих, поэтому собор не сформулировал ограничения совершать елеосвящение лишь в случае близкой смерти[1188]. Это ограничение было закреплено только в 1917 году[1189].

Между тем в латинской церкви стал заметен отход от этого несомненно ошибочного взгляда на таинство елеопомазания больных как на «последнее помазание» (которое на практике зачастую принимало характер помазания уже умерших). Интересно, что внутри латинской церкви вскоре после преобразования этого таинства укоренился обычай включать его в так называемые «богослужения для больных» (Krankengottesdiensten) и совершать елеосвящение над старыми и немощными людьми. Это путь, по которому греческие церкви следуют уже несколько веков и который, как мы подробно говорили выше[1190], привел в конечном счете к образованию по сути нового обряда, параллельного собственно помазанию больных.

Остается невыясненным, можно ли говорить о проникновении восточной традиции елеосвящения в новый латинский чин этого таинства или же пастырские задачи сами по себе привели к такому совпадению с восточной практикой. В любом случае нельзя не заметить, что латинская церковь своим возвращением к древним церковным традициям в значительной мере приблизилась к пониманию елеопомазания больных, свойственному православным церквам[1191].

Г. Concordia discordans

Среди всех реформ, которые осуществил II Ватиканский собор и которые в том или ином отношении опирались на восточные традиции или по крайней мере приближались к ним, следует назвать и восстановление постоянного дьяконата [1192]. В латинской церкви дьяконат уже очень давно перестал быть самостоятельным церковным институтом (самостоятельной степенью церковной иерархии). На дьяконат смотрели только как на предшествующую пресвитерству степень священства, и потому вошло в обыкновение совершать рукоположение в дьяконы непосредственно перед рукоположением в священники . В латинской церкви дьяконат полностью утратил свое практическое значение и специфическую деятельность. Даже в богослужении дьякону полагались не более чем декоративные функции.