Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

В связи с этим представляется немаловажным, что собор вновь обратил внимание на внутреннее соотношение таинств и сакраменталий и при этом не стал настаивать на числе семь [1145]. После перечисления таинств[1146] и сакраменталий[1147] в «Конституции о священной литургии» говорится: «Таким образом, литургия* таинств и сакраменталий приводит к тому, что у верующих, расположенных надлежащим образом, почти всякое событие жизни освящается Божественной благодатью , проистекающей из пасхальной тайны Страстей, Смерти и Воскресения Христа, от Которого все таинства и сакраменталии получают свою силу; и почти всякое достойное использование материальных вещей может быть направлено к освящению человека и к прославлению Бога»[1148].

* На Западе слово «литургия» употребляется для обозначения богослужения в целом, в то время как в русском языке им чаще называют только службу, во время которой совершается таинство евхаристии , Далее в подобных случаях мы будем использовать вместо «литургии» термин «богослужение», за исключением названий соборных документов и цитат из них. – Прим. ред.

В приведенном тексте термины «таинства» и «сакраменталии», сообразно первоначальному употреблению слова μυστήριον, охватывают всю совокупность священнодействий, явно подчиненных евхаристии[1149]. Центральное значение евхаристии совершенно отчетливо выражено в документах собора . Так, евхаристия называется источником и вершиной христианской жизни[1150], благодаря евхаристии церковь живет и возрастает[1151]. Подчеркивается, что евхаристия содержит спасающую благодать церкви во всей полноте. Остальные таинства, так же как церковные служения и апостольская миссия, подчинены евхаристии[1152]. «В то же время таинством евхаристического хлеба изображается и осуществляется единство верных, составляющих одно тело во Христе (ср.: 1 Кор 10:17)»[1153]. Церковь сама постоянно именуется «таинством» (sacramentum)[1154], а иногда обозначается также древним понятием mysterium[1155]. Белградский профессор Димитрие Димитриевич со всей обстоятельностью показал, что с восточной точки зрения приложение понятия μυστήριον к Церкви может быть вполне оправданным[1156]. При сравнении высказываний Димитриевича, основанных на типично восточном подходе к таинствам, с текстами II Ватиканского собора видно, сколь близко этот собор в своем понимании Церкви как таинства подошел к восточным воззрениям, а то и напрямую их усвоил. Таким образом, и в западном понимании таинства вновь открылось измерение, которое в течение столетий было оттеснено на задний план. Вместе с Иоганном Эммингхаузом можно сказать: «“Церковность таинства”, его “экклезиологическое измерение”, его несомненная включенность в тайну Церкви , а также участие всех верующих в Церкви как в Первотаинстве – все это вновь вернулось в богословское сознание» [1157].

Поскольку богослужение является вершиной, «к которой стремится деятельность церкви, а вместе с тем и источник, из которого исходит вся ее сила» (SC. 10. С. 19), собор уже в первом документе, посвященном богослужению, потребовал обновления, «особенно в совершении таинств и сакраменталий, в процессиях, богослужебном языке, церковной музыке и искусстве» (SC. 39. С. 27). Ибо – как сформулировал это Эммингхауз – «спасительная деятельность церкви во имя Христа, познаваемая в выраженных на символическом языке знаках и в возвещаемом и актуализируемом для реальной современности слове, направлена на человека: человек по своей вере должен быть наделен способностью находить свое собственное проявление в литургических действиях и познавать богослужение как свое собственное дело. Знак и его толкование, таинство и вера должны быть оживлены новым богослужением»[1158].

А. Реформирование евхаристических молитв

Эммингхауз писал: «Уже через несколько месяцев после издания Конституции о священной литургии, принятой II Ватиканским собором, в апреле 1964 г. в Риме был учрежден Литургический совет для исполнения соборных постановлений, который, в свою очередь, учредил специальную комиссию для изучения вопроса о евхаристической молитве. Эта задача была одной из самых щепетильных в литургической реформе: многие епископы и литургисты придерживались точки зрения, что столь значимый литургический памятник, как евхаристический канон, следует рассматривать окончательно сложившимся в ходе долгого развития, и потому, за исключением мелких исправлений, он не должен быть затронут реформой . Но все-таки среди епископов образовалось большинство, выступавшее за новые евхаристические молитвы, которые должны были получить равные права с римским каноном»[1159].

Членам комиссии было, помимо прочего, вменено в обязанность выделить и подчеркнуть эпиклетический момент, который, конечно, не вполне вписывается в древний римский канон. Мы не ошибемся, если скажем, что такое поручение могло быть дано только с оглядкой на восточные традиции.