Таинства в истории отношений между Востоком и Западом

Еще более резко критиковал понятия «материя» и «форма» Х. Андруцос: «Эти понятия излишни, ибо когда их не было, понимание сущности и действенности таинств ничего не теряло: древняя церковь не знала этих понятий. Они необоснованны, так как понятие “материя” завело схоластическое богословие в область ненужных изысканий. На примере таинства крещения схоластика пыталась определить и остальные таинства через “материю” и “форму”, хотя покаяние, брак и рукоположение показывали неуместность этих понятий. Слово “форма”, или “образ” (είδος), заставляет вспомнить учение Аристотеля о спецификации (наделении видовой принадлежности) исходной материи посредством формы, наделяющей материю жизнью и внешним видом. Таким образом, сами эти понятия преуменьшали сверхъестественное в таинствах и приводили к грубому истолкованию действия сообщаемой верующим по обетованию благодати Святого Духа»[537].

Характерно, что эти авторы, отрицавшие гилеморфические представления, одновременно резко критиковали грубое упрощение сакраментального обряда сведением его к центральному моменту взаимодействия материи и формы (этого взаимодействия, по латинским представлениям, уже достаточно для признания действительности таинства). По их мнению, такое упрощенное понимание таинства может относиться только к таинствам, совершенным в ситуации крайней необходимости, или допускаться в порядке снисхождения к человеческой немощи (по правилам икономии, καθ’ οικονομίαν). Для этих богословов (в духе святоотеческой традиции) все священнодействие (а не только какая-то его особая часть) является существенным для передачи благодати в таинстве. В этом же смысле рассуждает и П. Н. Трембелас: «Мы разделяем мнение, что под видимой, внешней или естественной частью таинств нужно понимать и духовные действия, и духовные предпосылки действительности таинств как принадлежащие таинству, и “существенные” освящающие слова, ибо все это образует таинство» [538].

В. Причинно-следственное понимание воздействия таинств

Восходящая к Аристотелю логика причинно-следственных отношений получила внутри православия гораздо более широкое признание, чем гилеморфические категории «материи» и «формы». Это с очевидностью показывает терминология православных богословов. Такое неравномерное восприятие аристотелевского мышления обусловлено прежде всего необходимостью использования именно причинно-следственных категорий для последовательного опровержения протестантских идей. Поэтому различение «материи» и «формы» во внешнем аспекте таинства оказалось не столь значимым, сколь причинно-следственная логика. А отсюда, в свою очередь, проистекала достаточная свобода обращения с этими понятиями (или отказа от них), например, в вопросе о внутреннем воздействии таинств, которое оспаривалось протестантскими мыслителями на основании учения об оправдании[539]. Внутреннее воздействие таинств – центральный вопрос в борьбе православия с протестантизмом, но при отсутствии собственной понятийной системы православие использовало в той мере, в какой это было необходимо для решения поставленной задачи, хорошо разработанную католическую аргументацию. В тонкости схоластического аналитического искусства, предполагавшего целый каталог всевозможных «причин», на Востоке и не думали вникать всерьез. Исследование множественности типов причин оказалось совершенно чуждым восточному христианскому мышлению. То же самое можно сказать и в связи с не утихающим по сей день спором о достоинствах и недостатках идеи opus operatum.

Вторжение причинно-следственной логики в богословский лексикон православия можно легко проследить при чтении символических книг. Так, о таинствах в первом ответе патриарха Иеремии II говорится: «Они имеют… действующую, или, скорее, инструментальную причину» [540]. Петр (Могила) в своем «Православном исповедании» пишет, что таинство, как священнодействие, несет в себе и «сообщает невидимую благодать Божию»[541]. А в «Исповедании Досифея» о таинствах говорится: «Мы исповедуем, что они в силу собственной необходимости являются действенными инструментами благодати для посвященных» [542] – выражение, которое полностью подходит под латинское понятие opus operatum[543].