Таинственный мистер Кин

Он неожиданно замолчал. Мистер Саттерсуэйт с любопытством смотрел на него. Неисправимый романтик, он опять подумал, что в дело должна быть замешана какая-то женщина. Но Косден это отрицал. Он говорил, что ему не на что жаловаться. В общем, он прожил хорошую жизнь и очень жаль, что она должна скоро закончиться, вот и всё. Он считал, что в жизни имел все, что стоило иметь. Кроме сына. Ему бы хотелось, чтобы у него был сын, и он хотел бы быть уверенным, что его сын будет жить после него. В остальном он настаивал на том, что его жизнь была прекрасна…

Именно в этот момент терпение покинуло мистера Саттерсуэйта. Он заявил, что никто, находящийся в стадии личинки, не может сказать о том, что знает жизнь. Поскольку слова «в стадии личинки» не произвели на Косдена никакого впечатления, мистер Саттерсуэйт попытался выразить свою мысль яснее.

– Вы ведь еще не начали жить. Вы еще в самом начале жизни.

Косден рассмеялся.

– У меня уже седые волосы, мне сорок…

Мистер Саттерсуэйт прервал его.

– Это не имеет никакого значения. Жизнь – это комбинация практического и духовного опыта. Мне, например, шестьдесят девять, и мне действительно шестьдесят девять. Я испытал, прямо или косвенно, практически все, что жизнь могла мне предложить. А вы ведете себя так, как будто рассказываете про времена года, а сами видели только зиму, с ее снегом и льдом! И ничего не знаете о весенних цветах, роскоши летних дней и падающих осенних листьях… Просто не догадываетесь об их существовании. И теперь вы отказываетесь даже от возможности узнать о них.

– Вы кажется забываете, – сухо произнес Энтони Косден, – что в моем случае мне отпущено всего шесть месяцев.

– Время, как и все остальное, понятие относительное, – заметил мистер Саттерсуэйт. – Эти шесть месяцев могут стать вашим самым интересным и долгим отрезком жизни.

Было видно, что Косдена эти слова не убедили.

– На моем месте, – настаивал он, – вы поступили бы точно так же.

Мистер Саттерсуэйт покачал головой.

– Нет, – просто ответил он. – Начнем с того, что мне не хватило бы смелости. Для этого смелость необходима, а я, по натуре своей, не храбрец. И кроме того…

– Слушаю вас…

– Мне всегда интересно, что произойдет завтра.

Неожиданно Косден со смехом поднялся на ноги.

– Что ж, сэр, большое вам спасибо, что позволили с вами пообщаться. Не знаю почему, но наговорил я здесь очень много. Забудьте об этом.

– И завтра, когда появится сообщение о несчастном случае, я не должен ничего предпринимать? Не упоминать возможности самоубийства?

– А это как вам будет угодно. Хорошо, что вы понимаете, что не можете помешать мне.

– Молодой человек, – беззаботно сказал мистер Саттерсуэйт, – я не могу вечно следить за вами. В один прекрасный день вы от меня убежите и выполните задуманное. Но вот сегодняшний день вас действительно разочаровал. Вы же не можете ничего совершить – ведь я попаду под подозрение, что это именно я столкнул вас туда.

– Это верно, – сказал Косден. – И если вы настаиваете на том, чтобы остаться здесь…

– Настаиваю, – твердо сказал мистер Саттерсуэйт.

Косден добродушно рассмеялся.

– Тогда мне придется на время отказаться от своего плана. Пожалуй, я вернусь в отель. Встретимся позже.

Мистер Саттерсуэйт остался в одиночестве рассматривать море.

– И что теперь? – негромко проговорил он. – Что дальше? Ведь должно же быть какое-то продолжение. Интересно…

Он встал и какое-то время смотрел на волны, разбивающиеся внизу о скалы. Не найдя в этом никакого вдохновения, повернулся и медленно пошел под кипарисами в сторону тихого сада. Посмотрев на молчаливый дом с закрытыми ставнями окнами, в который уже раз задумался, кто бы мог в нем жить и что происходит за его безмятежными стенами. Повинуясь внезапному импульсу, он поднялся по осыпающимся каменным ступеням и дотронулся до одной из выцветших зеленых ставень.

К его удивлению, от его прикосновения она подалась назад. Поколебавшись несколько секунд, мистер Саттерсуэйт распахнул ее настежь. В следующий момент он в замешательстве отступил. Из комнаты на него смотрела женщина. Она была в черном, и голову ей закрывала черная кружевная мантилья.

Мистер Саттерсуэйт с трудом заговорил по-итальянски, мешая его с немецкими словами – в его понимании это было, на тот момент, ближе всего к испанскому языку. Он попытался объяснить, что он просто в отчаянии и сеньора должна его простить. После этого мистер Саттерсуэйт быстро отошел назад, не дав женщине произнести ни слова.

Он уже дошел до середины двора, когда она произнесла короткое, как выстрел, слово:

– Вернитесь.

Это больше походило на команду, с которой обращаются к собаке, но в этом слове было столько уверенности, что мистер Саттерсуэйт повернулся и быстро просеменил опять к окну, прежде чем успел почувствовать обиду. Повиновался он именно так, как собака повинуется команде хозяина. Женщина все еще неподвижно стояла в окне. Она абсолютно спокойно осмотрела его с ног до головы.

– Вы англичанин, – сказала она. – Я так и думала.

Мистер Саттерсуэйт вновь стал извиняться.