Таинственный мистер Кин

Комната была залита лунным светом. Решетчатые рамы разрисовали ее странным геометрическим узором. Слегка наклонившись набок, на низком подоконнике сидела фигура женщины, которая негромко перебирала струны укулеле[59] – это был не джаз, а одна из тех старых мелодий, в которых говорится о волшебных лошадях, скачущих по волшебным холмам.

Мистер Саттерсуэйт стоял в восхищении – на женщине было надето платье из темно-синего шифона, собранное в рюши и плиссированное таким образом, что напоминало перья птицы. Она нежно склонилась над инструментом.

Медленно, шаг за шагом, мистер Саттерсуэйт проник в комнату. Он уже был совсем близко, когда женщина подняла голову и заметила его. Мистер Саттерсуэйт обратил внимание, что она не удивилась и не вздрогнула от неожиданности.

– Надеюсь, я вам не помешал, – начал он.

– Прошу вас, присаживайтесь.

Он сел рядом, на полированный дубовый стул. Женщина что-то едва слышно напевала.

– Сегодня какая-то волшебная ночь, – сказала она. – Вы не находите?

– Да, в воздухе витает много волшебства.

– Они хотели, чтобы я принесла укулеле, – пояснила Мэйбел. – А я, когда проходила мимо, подумала, что будет просто очаровательно посидеть здесь в одиночестве – в темноте, при лунном свете.

– Тогда я… – Мистер Саттерсуэйт приподнялся, но она остановила его:

– Не уходите. Вы здорово вписываетесь в эту сцену. Странно, но вы здесь на своем месте.

Мужчина снова сел.

– Сегодня немного странный вечер, – продолжила Мэйбел. – Перед обедом я гуляла в лесу и встретила мужчину – очень странного мужчину – высокого, темнолицего, похожего на заблудившийся дух. Солнце уже садилось, и в его лучах он был похож на Арлекина.

– Ах вот как! – сильно заинтересовавшись, мистер Саттерсуэйт наклонился вперед.

– Я хотела поговорить с ним – он был похож на одного человека, которого я знаю, – но он затерялся среди деревьев.

– Мне кажется, я знаю, кто это был.

– Правда? Очень интересный человек, не так ли?

– Да, он очень интересный человек.

Они замолчали. Мистер Саттерсуэйт был в замешательстве – он чувствовал, что должен что-то сделать, но не понимал, что именно. Он понимал только, что это как-то связано с этой девушкой.

– Иногда, когда человек несчастлив, ему хочется остаться в одиночестве… – довольно неуклюже произнес мистер Саттерсуэйт.

– Да, вы правы, – неожиданно женщина оживилась. – Я поняла, что вы хотите сказать. Но вы ошибаетесь – напротив, я хочу побыть одна, потому что счастлива.

– Счастливы?

– Очень счастлива!

Говорила она достаточно спокойно, но мистер Саттерсуэйт ощутил шок. Счастье в понимании этой странной женщины сильно отличалось от счастья, каким его представляла себе Мадж Кили.

Для Мэйбел Эннесли счастье было чем-то очень насыщенным и ярким… выходящим за рамки простого человеческого удовольствия. Мистер Саттерсуэйт сделал шаг назад.

– Я… я не знал, – его голос звучал неуклюже.

– Ну конечно, вы и не могли этого знать. Это еще не наступило… я еще не счастлива, но очень скоро буду. – Женщина подалась вперед. – Вы когда-нибудь стояли в лесу – большом лесу с темными тенями и большими деревьями, которые окружают вас со всех сторон? Из такого леса трудно выбраться, а потом – неожиданно – вашему взору открывается страна вашей мечты – красивая и сверкающая, – и вам остается сделать всего один шаг из темноты и теней, и вот вы уже достигли ее…

– Слишком много вещей кажутся нам прекрасными, – заметил мистер Саттерсуэйт, – прежде чем мы до них доберемся. Иногда самые ужасные вещи кажутся самыми красивыми…

Раздались шаги. Мистер Саттерсуэйт повернулся и увидел в дверях мужчину с глупым, каким-то деревянным лицом. Того самого, которого он с трудом заметил за обедом.

– Все ждут тебя, Мэйбел, – сказал мужчина.

Она встала, и на лице у нее появилась спокойная, ничего не выражающая маска.

– Иду, Джерард, – сказала женщина. – А мы здесь беседовали.

С этими словами она вышла из комнаты в сопровождении мистера Саттерсуэйта. Когда он выходил, он повернул голову и заметил на лице ее мужа голодное, отчаянное выражение.

Настоящая магия, подумал мистер Саттерсуэйт. И он это чувствует. Бедный, бедный человек…

В полностью освещенной гостиной Мадж и Дорис Коулз набросились на пришедшую.

– Мэйбел, как же ты так можешь! Тебя не было целую вечность.

Женщина села на низкий стул, настроила укулеле и запела. Все присоединились к ней.

Как можно было написать такое количество идиотских песен о «девочке моей», подумал мистер Саттерсуэйт. Однако и он должен был признать, что эти синкопированные, завывающие ритмы здорово завораживали. Хотя их и нельзя было сравнить со старым добрым вальсом.

Становилось душно, синкопы продолжали звучать, не умолкая.

Ни задушевных бесед, подумал мистер Саттерсуэйт, ни хорошей музыки, ни покоя. Он пожалел, что мир стал таким шумным.

Неожиданно Мэйбел Эннесли замолчала, посмотрела на него через комнату и запела песню Грига:

Мой лебедь белый…

Это была любимая песня мистера Саттерсуэйта. Ему очень нравилась неподдельная тоска, звучавшая в конце песни.

То песнь умиранья ты пел лебединую…[60]