– Скажу, что это будет прекрасная пара двух идиотов, – пробормотала Гаррет, но позволила себе расслабиться.
При дыхании у Рэнсома мерно поднималась и опускалась грудь, Гаррет поневоле включилась в этот ритм, и теперь они дышали в унисон. Словно откуда-то издалека до нее доходило, что поблизости есть и другие парочки, которые не отказывают себе в любовных ласках и поцелуях. До этого вечера Гаррет не понимала, почему люди позволяют себе такое бесстыдство, но теперь поняла. Темнота не всегда является прибежищем чего-то ужасного – иногда это единственное укрытие для маленького чуда.
Огни в лавках и публичных домах начали гаснуть. Где-то совсем рядом уличная певица исполняла балладу на гаэльском языке. Нежный и голос выводил замысловатую мелодию, которая на слух воспринималась как отчетливое биение сердца.
– Что это за песня? – спросила Гаррет.
– «Дональд Ог». Одна из любимых моей мамы.
– О чем она?
Рэнсом мгновение колебался, но потом, склонившись к ее уху еще ниже, начал тихо переводить:
– «Черная как уголь печаль одолевает меня. Ты украл у меня будущее, ты украл прошлое. Больше нет Востока и Запада. Больше нет солнца, нет луны, нет звезд на моем небе. Все забрал ты. И Бога тоже украл». Надеюсь, я ничего не перепутал.
Гаррет была слишком тронута, чтобы вымолвить хоть слово.
Никогда Этан Рэнсом не сможет приспособиться к ее нынешней жизни, как и к любым изменениям, которые произойдут с ней в будущем: он аномалия, вспышка, краткий миг в беге времени, метеор, сгоравший в полете, но она хотела этого мужчину, хотела так сильно, что начала всерьез обдумывать какие-то беспорядочные идеи, которые походили на конкретные планы действий.
Толпа, занимавшая площадь, заволновалась в предчувствии чего-то необычного.
– Обернитесь, – прошептал Рэнсом, – обернитесь, и увидите это!
– Увижу что? – Гаррет хотелось только одного – все так же прижиматься к его груди, как сейчас.
Тогда Рэнсом решительно развернул ее, и в ту же минуту воздух распорол долгий, оглушительный свист в сопровождении нескольких залпов, которые рассыпали в темной вышине разноцветные искры в виде крутящихся спиралей, огненных стрел и звездного дождя. Гаррет вздрогнула от неожиданности, и Рэнсом крепко обнял ее, а над ухом раздался его приглушенный смех.
Из толпы понеслись восторженные крики и восклицания.
Гаррет прислонилась к Рэнсому спиной и откинула голову ему на плечо. Ей казалось, что она плавно перетекает из состояния счастья к состоянию изумления, словно превратилась в кусочек шелка, который меняет свой цвет, стоит только изменить угол зрения. Это действительно с ней происходит? Вместо того чтобы лежать в постели дома, она обнимается с мужчиной в центре ночного города, вдыхает легкий аромат фиалок и наблюдает фейерверк.
Рэнсом наклонил голову и коснулся губами ее шеи. Тело Гаррет пронзила дрожь, такая же острая, как вибрация струн на арфе. Не встретив протеста, его губы скользнули ниже. Еще один поцелуй, осторожный и неторопливый, как будто только для того, чтобы успокоить ее бешеный пульс. Жаркая волна побежала вниз по спине, ладони вспотели, а потом судорога, всегда подавляемая, неожиданно проснулась между бедрами.
В его поцелуях утонуло осознание происходящего. Каждый удар сердца посылал очередную порцию огня по венам. Неверные ноги грозили подломиться, но Рэнсом крепко удерживал ее в своих руках. Гаррет напряглась, задрожала всем телом и с трудом подавила готовый вырваться стон.
Затуманенное сознание подсказало ей, что последние искры фейерверка, догорая, упали вниз, и толпа начала редеть. Кто-то задержался у прилавков, кто-то собрался в центре танцевальной площадки, где уже начал играть оркестр. И только Рэнсом и Гаррет так и остались стоять в темном углу дома собраний, глядя, как веселятся люди. Отцы и матери держали детей на плечах, группки пожилых женщин пели всем известные песни, старики пыхтели своими трубками, а мальчишки носились вокруг, выискивая повод поозорничать.
– Для политиков и высокородных мы все одинаковые, – заговорил Рэнсом с отсутствующим видом. – Они думают, что рабочий человек – это вьючное животное без мозгов и души. По их мысли, боль потери не должна затрагивать его глубоко, потому что он привык к трудностям. Но в любом из этих людей не меньше доброты и чувства собственного достоинства, чем в каком-нибудь герцоге и его родне. Никто из них не заслуживает быть принесенным в жертву.
– Принесенным в жертву кем? – спросила Гаррет.
– Эгоистичными ублюдками, которые думают только о своей власти и выгоде.