Таинственный остров

Все работы шли быстро под управлением инженера, который сам взялся за молот и лопатку каменщика. Никакое дело не было чуждо Смиту, и он подавал во всем отличный пример. Колонисты за все принимались с охотой, даже весело. Пенкроф — был ли он плотником, канатным мастером или каменщиком — всегда приправлял работу веселыми рассказами и смехом, и всему маленькому обществу передавалось его отличное расположение духа. Он с безусловным доверием смотрел на инженера, считал его способным за все взяться и во всем успеть; всякое трудное дело казалось ему легким при участии Смита. Пенкроф свято верил, что все со временем устроится так, как того пожелает инженер. Он знает, как обновить изношенную одежду и обувь (вопрос бесспорно существенный), чем освещать помещение в долгие зимние вечера, как использовать дары природы, которые дает плодородная часть острова, как превратить дикую растительность в приносящие урожай сельскохозяйственные культуры. Все это теперь казалось Пенкрофу легким: Сайрес Смит поможет справиться со всяческими трудностями, и колония ни в чем не будет нуждаться. Пенкроф мечтал о каналах, по которым колонисты смогут перевозить добытые природные богатства, о каменоломнях и шахтах, о станках для всяких промышленных изделий. Моряку даже пригрезилось, что со временем сеть железных дорог, несомненно, изрежет остров Линкольна вдоль и поперек.

Смит не разочаровывал его, даже улыбался, слушая моряка, и ничем не выражал беспокойства, которое порой внушало ему будущее. Действительно, оказавшись в этом месте Тихого океана, в стороне от традиционных морских путей, он не без основания опасался, что никогда не получит помощи. Колонисты должны были рассчитывать только на себя, и ни на кого больше, так как остров лежал на таком расстоянии от обитаемых земель, что отважиться выйти в море на каком-нибудь самодельном суденышке, разумеется не самом надежном, было бы делом крайне рискованным.

Но, как говорил иногда Пенкроф, они были «на целую голову выше прежних робинзонов», для которых в итоге все устраивалось каким-то чудесным образом. Их преимущество состояло в том, что они многое умели и знали, а человек, который и умеет и знает, успевает там, где другие будут сначала прозябать и затем неизбежно погибнут.

Герберт не отставал от других в работе. Он был смышленый и деятельный юноша, все быстро схватывал, хорошо исполнял, и Смит все более и более к нему привязывался. Герберт питал к инженеру живую и почтительную любовь. Пенкроф хорошо видел, какая глубокая симпатия их связывает, но нисколько не ревновал.

Наб ничуть не переменился. Он был, как и всегда, олицетворением усердия, преданности и самоотверженности. Он питал такую же веру в своего господина, как и Пенкроф, но выражал ее не так громко. Когда моряк приходил в восторг, Наб посматривал на него с таким видом, будто говорил ему: «А что тут удивительного?..» Пенкроф и Наб сильно полюбили друг друга и скоро перешли на «ты».

Что касается Спилетта, то он принимал участие во всякой общей работе и не уступал в ловкости другим, что всегда несколько удивляло моряка. «Неужто этот газетчик не только способен все понять и красиво рассказать об этом, но и может работать руками?..»

28 мая веревочная лестница, которую предстояло спустить по отвесной скале высотой восемьдесят футов, была окончательно готова. В ней насчитывалось не менее ста ступенек. К счастью, Смиту удалось разделить лестницу на две части, воспользовавшись выступом гранитной стены, находившимся футах в сорока над землей. Этот выступ, тщательно выровненный киркой, образовал нечто вроде площадки, где была закреплена первая половина веревочной лестницы, которая благодаря этому вдвое меньше раскачивалась. Что касается второй половины лестницы, то ее отлично закрепили с обоих концов, причем нижний упирался в выступ стены, а верхний был привязан к самой двери. Таким образом, восхождение в Гранитный дворец значительно упростилось. Впрочем, Сайрес Смит рассчитывал впоследствии устроить гидравлический лифт, чтобы сберечь время и силы обитателей Гранитного дворца.

Колонисты скоро научились пользоваться лестницей. Они все были проворны и ловки: Пенкроф, как настоящий моряк, дал им несколько отличных уроков. Пришлось давать уроки и Топу. Бедный пес не создан был для подобных упражнений. Но Пенкроф был такой ревностный учитель, что Топ наконец примирился с лестницей и скоро начал быстро взбираться по ней, подобно своим собратьям в цирке. Трудно сказать, гордился ли моряк успехами своего ученика; как бы то ни было, поднимаясь по веревочной лестнице, он частенько тащил Топа, взвалив его себе на спину, причем пес, казалось, был доволен подобным способом восхождения.