Читаем Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги полностью

Дмитрий, опираясь на руку дружинника, встал, и тяжко вздохнув сел на коня.

– Поехали, посмотрим что ли, – Буднично и устало сказал он, окинул поле взглядом. Увидел Волынца, – Действительно воевода, правы приметы твои, подобает тебе всегда воеводой быть!

– На все воля Богов, – Уклончиво ответил Боброк.

На Лобном месте, прямо у хоругви с иконой Пресвятой Богородицы, они увидели уже обмытых и собранных в последний путь: Бренка, Семена Мелика и князей Белозерских, рядом лежали принесенные сюда Пересвет и Челубей.

– Возьмите всех, сочтите. Кто старых Богов чтил – того по старому обряду в огненную купель. Кто новых чтил, того братья Сергия отпоют. Кто вообще никого не чтил – того земле придайте. Всех святых, кому воины поклонялись никто из нас знать не могет, потому церкву Всем Святым заложите в память воинов сих, – Отдал распоряжение Дмитрий.

– А вы братья, – Из-за его спины повернулась к монахам Мария, – Рубите церкву Пресвятой Богородице и Георгию Победоносцу. Мертвым слава, больным облегчение.

Кончился день Рожества Пресвятой Богородицы.

Поутру, умытый, перевязанный и смазанный разными мазями и зельями, Дмитрий сидел на крыльце трапезной Чудова монастыря. К нему подошел Ослябя.

– Сосчитайте, братья, скольких воевод нет, скольких служилых людей, – Грустно сказал Великий князь.

– Надоть Миху Московского послать, что в казначеях при калите трется, больно горазд по этой части, – Ответил Ослябя, – Не кручинься Донской сделаем.

– Как? Как ты меня назвал!? – Вскинул голову Дмитрий.

– Донской, – Прогудел богатырь, – Ноне все тебя и Владимира Донскими прозывают, за то, что Мамая по-над Доном-Смородиной побили. Вас – Донскими, и казаков, что с нами заодно были, и икону Пресвятой Богородицы, что Тимоха в бою над головой держал – всех теперь Донскими прозывают. И то правильно и верно, – Подытожил он.

– Донскими говоришь? Ну, пусть Донскими. Значит как пращура нашего – Невским, так нас – Донскими. Пусть. А Миха пусть народ побитый сочтет. Тризну справлять надо, – Он опустил руки и задумался, бормоча поднос, – Донской, Донской…

На крутом яру над рекой стояли Мария и Сергий.

– Раньше отче, храмовники город Богородицы по-своему Москвой называли, а теперь и впрямь Москва получается. – Неожиданно повернулась к преподобному боярыня, – Москва на языке тех, кто в Заморской земле, в Небесном Граде Иерусалиме служил то же что по-словенски союз мужской, братство что ли, монастырь одним словом. Так орденские братья обители свои рекут. Так что ныне вроде и имя ей прилипло. Здесь союз мужской родился супротив Орды. Здесь и монастыри ставить.

– Для кого, Лучезарная?

– Для тех, кто после сечи не боец уже – раз. Для вдов и сирот тех, кто голову здесь сложил – два. Для тех, кто душу грехом убийства, али каким другим замарал, и отмолить хочет– три. Для братьев твоих орденских и моих сестер…обещание-то свое помнишь?

– Помню, и сдержу. Значит Москва…, а что неплохо… пусть Москва, пусть звенит как колокол имя ее. Мы тут такую память обо всех оставим. Мы не в книги соборные их запишем. В Соборах их увековечим. В стенах каменных и звонах колокольных. Так ли реку, Лучезарная?

– Только всех Сергий. Вой не виноват, на какой стороне он Правду искал. Доблесть его доблесть, а воля Богов ему долю определять. Похороните и помяните всех по старому. Вот стоим мы с тобой на Бору, на холму Боровицком. А что там за холмы тебе ведомо? – Она обвела рукой стройные ряды сосен и зелень дубрав, разбросанных по берегу реки.

– Так вот, тот, что с нами рядом притулился он вообще безымянный, тот вот Ваганьковский, а там Иванова горка. А что?

– На безымянном – пусть братья Кром поставят, комтур орденский. Утвердятся здесь навсегда твердой рукой. Горку ту Швивую, звать с этого дня будут холмом Красным, ибо там Божий суд был над ханом, что законов Правды не чтил и считал, что у кого сила – тот и пан, – Она задумалась, резко добавила, – Сила-силу ломит!

– А помнишь ли ты пророчество, что храмовникам было дано? – Хитро с прищуром спросил Сергий.

– Про что ты? – Непонятливо повернулась к нему Мария.

– Про Монсельваш. Про замок на семи холмах, где обретет покой Святой Грааль, – Тихо сказал Сергий.

– Что? – Переспросила Мария, – Ты готовишься войти в сонм Посвященных отче, поэтому не тебе таким сказам верить. Святой Грааль сокроют там, где будет угодно Совершенным. И Стражами там станут не храмовники или кромешники. Стражами там встанут Стражи! Но замок Монсельваш стоял по той балладе в Лесной Стране, – Вдруг с улыбкой закончила она, – Так что строй Город-монастырь, отче. Благослови тебя Богородица.

Дмитрий ждал. Он думал о том, что победа пришла нежданно-негаданно, но какой ценой? Стоила ли та победа уплаченного или нет? А дальше что?

– Государь! – Дмитрий отметил про себя, новое обращение, но виду не подал, – Государь дозволь боярина звать, что счет вел?

– Зови, – Дмитрий поудобней устроился на подушках.

– Здрав буде князь, – Поклонился Михаил Московский.

– Счел?

– Счел.

– Тады скажи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза