А там за Черной Грязью, в садах, где с прошлого вечера укрылись конные полки Владимира Храброго и старая гвардия Боброка Волынского, ожидание петлей сжимало горло каждого, камнем давило на сердце витязей. С ночи болотами, буераками, дикими ериками и оврагами, десятками, маленькими группками стекались они сюда. Чтобы не одна сорока на хвосте, ни один пластун и лазутчик и подумать не могли, что под наливными яблоками, в кустах малинника и ежевики сокрыта главная сила Залесской Руси. На свежих конях в кованых бронях, под рукой тех, кто знает дело в жестокой сече врага одолевать, изводились они ожиданием. Вдруг тогда, когда завязли в тягучей сече с ордынцами полк левой руки и маленький отряд Дмитрия, разверзлось небо над головой засадных полков и вышло из него облако, будто багряная заря разлилась над тем место, где рубился Великий князь. И полетело в их сторону, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над Лобненским холмом, и над полками там стоящими, как бы проповеднически или пророчески. Облако это много венцов мученических держало и вдруг опустило их на войско, на головы дружинников. Владимир вздрогнул, будто ему это голову терновым венцом сжало.
– Так какая же корысть в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится, – Зло сплюнул он.
– Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину молиться прилежно, и готовится к славе воинской, – Спокойно удержал его воевода.
Кони под дружинниками, чуя нетерпение хозяев, вставали на дыбы и крутились волчком. Даже княжеский конь, рыл копытом землю, как бы говоря хозяину, не пора ли? Владимир приподнялся на стременах, крикнул хрипло:
– Что рветесь, как званные на свадьбу сладкого вина испить! Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!
Вот в это время и взвился в грозовое небо свечой сокол с красной тряпицей, Да не один, а стаей соколиной.
– Княже Владимир, наше время настало, и час удобный пришел! – Рыкнул вдруг по медвежьи Боброк, скинул плащ и остался в шкуре матерого князя леса, – Братья моя, друзья, смелее! – Добавил он, поднимая коня на дыбы. Дружинники рванули, опережая его и князя, выскочили из дубравы, из садов, словно сами были соколы, сорвавшиеся с золотых колодок. Стяги их заполоскали на ветру, упал камень и освободил их сердца львиные, точно лютые волки пошли они в рыск, растекаясь по урочищам, отрезая пути отхода к переправам, выходя в бок ордынцам, уже почуявшим вкус победы.
А на самом гребне Лобненского холма, на самом месте Лобном, за зелеными зарослями колючих кустов, росших здесь наверно с сотворения мира, ждали этого сигнала, постоянно раздувая фитили, пушкарские люди князя Пронского. Там на Воже они свое дело сделали и здесь уже руки затекли, все сигнала ждали. И вот они соколы в небе свечой. Прочь загородки колючие! Прочь засеки и затворы! Выкатили телеги с лежащими в них тюфяками и единорогами, что как жирные боровы развалили свои туши черные на желтой соломе. Вот они ордынцы, повернули бок свой и спину свою под огненный вихрь под удар Перунова молота. Увлеклись тем, что с лучниками сцепились. Одна задача у людишек пушкарских, так порскнуть, чтоб своих не повалить. Но на то они и мастера, на то и старшим над ними Великий Мастер дела пушкарского поставлен, что битвы в Закатной Ойкумене прошел, и знание из рук самого Черного Монаха принял. Порскнули пушкари, и смел огненный вихрь ордынцев, как сама Марана метлой промела, как сама Смерть косой прошла. Опешила ордынская рать. Сам древний Бог Перун проскакал по полю в своей громовой колеснице. Проскакал и палицей своей покрошил головы. Сам бог Святобор вселился в тела стоящих пред ними берсерков, ибо не тронули их Перуновы стрелы. Скинули вдруг шеломы, стоящие в центре лучников воины, подняли коней на дыбы, рассыпались у них по плечам огненные косы. Вспомнили ордынцы, что поклонялись их предки враврониям и ждали после смерти своей встречи с Валькириями. Вот они сами – Валькирии, но не на их стороне, а на стороне этих странных Залесских дружин. Разнесся, покрывая шум боя, и прижимая его к земле, воинский клич дев воительниц и засверкали их не знающие жалости клинки.