Тайны прадеда. Русская тайная полиция в Италии

Георгий Плеханов выходил в тот час, когда уже никого не было. Его «молодая жена»[7], как он ее всегда называл, держала на поводке маленького бульдога, который, облаивая других собак, приводил в ярость мыслителя. <…> Он был одет в темно-серое пальто из лодена, с черной шляпой, с опущенными на глаза полями, и казался мне закрытым в очках с золотой оправой. Твердо-сосредоточенный, он как будто не видел ничего вокруг себя, отправляя к черту соблазны природы. От Плеханова исходило ощущение силы и упрямства. Он шел, следуя своим мыслям о новом Порядке, питая и возбуждая их веками ненависти. Он готовил Революцию. Ненависть, страх и кровь. В то время как дворянская колония предавалась сладострастным мечтаниям, усложняя и рафинируя в своей мягкотелости обессиленный скептицизм[8].

Уже вернувшись в Россию, Плеханов обратился к итальянцам с благодарственными словами, опубликованными в 1918 г. в газете социалистов «Il Popolo d’Italia», главным редактором которой тогда был молодой социалист Муссолини:

Время преследований для нас прошло, но оно длилось очень долго. Большинство преследуемых русских нашло тогда убежище в Италии. И они всегда встречали там широкое гостеприимство и благородную приязнь. Итальянцы стали братьями тех угнетенных, что искали свободу. Мы благодарим итальянцев за их гостеприимство и за их благородные чувства. Мы никогда не забудем, сколько мы должны этой прекрасной стране[9].

Тот же Натта так напишет о другом легендарном эмигранте, Петре Кропоткине, жившем в Бордигере, под Сан-Ремо:

Я не был лично знаком с <…> главным представителем анархизма, изгнанным из всех стран, не любимым большевиками. Худой, высокий, подвижный как юноша, он выскакивал из дверей пансиона «Кораджо» на улицу, проходящую через сады мимо вилл, так стремительно, как будто выпрыгивал из окна. Его лицо выражало недоверие. Весь в черном, с белой аккуратной бородой, он не выглядел барином[10].

В своей Бордигере Кропоткин провел вместе со женой наполненные покоем дни, потом переехал в Милан, где общался с товарищами-анархистами. Его здоровье окончательно окрепло к тому моменту, когда он покинул Лигурию в 1914 г., чтобы переехать в Великобританию, а затем вернуться, как и Плеханов, в революционную Россию (и как Плеханов, оказаться там «ненужным»).

С осени 1911 г. перебрался жить в Сан-Ремо и знаменитый террорист Борис Савинков, снявший виллу «Вера», где принимал своих товарищей по партии. Среди них — Петр Карпович, Марк Натансон, Владимир Бурцев. Обращала на себя внимание Мария Прокофьева, невеста Егора Сазонова (убийцы в 1904 г. министра В. К. Плеве). Арестованная в 1908 г. и сосланная по обвинению в покушении на жизнь императора, она бежала за границу. Прокофьева произвела сильное впечатление на чету посетивших тогда Сан-Ремо Дмитрия Мережковского и Зинаиду Гиппиус. Много лет спустя поэтесса писала: «ее “неземное лицо” нам так нравилось… белая, воздушная Мария Ал<ексеевна>, с нездешними глазами и нежной улыбкой…»[11]. Со смертью Прокофьевой в 1913 г. и отъездом Савинкова маленькая эсеровская общинка на вилле «Вера» распалась.

В Нерви, под Генуей, возникло другая крупная русская колония. Согласно подсчетам итальянской полиции, в 1911 г. здесь проживало около 800 русских. Не все, конечно, как и в Сан-Ремо, были революционерами, немало жило и благонамеренных курортников-россиян (среди них назовем семью профессора Ивана Цветаева, с дочерьми Мариной и Анастасией, а также писателя Шолом-Алейхема, в честь которого тут теперь установлена мемориальная доска). По подсчетам той же полиции — революционеров тут насчитывалось около 300 человек, что тоже немало.

«Точкой отсчета» для колонии в Нерви служил санаторий (располагался в близлежащем Больяско), которым заведовал врач Александр (Абрам) Залманов, с помощником Виктором Мандельбергом, меньшевистской тенденции. Залманов устроил в 1909 г., также в Нерви, библиотеку и Общество помощи русским беженцам, но вернулся в Россию после начала Первой мировой войны (позднее стал личным врачом Ленина). Другой врач, практиковавший в Нерви — Михаил Кобылинский, из эсеров, навсегда оставшийся в Италии. После Первой мировой он консультировал итальянский МИД, участвовал в международных конференциях и становлении новых государств (Чехословакии, Югославии), сотрудничал как энциклопедически образованный аналитик с тайной итальянской полицией, закончив карьеру в Италии как генерал медицинской службы[12].