Тайны Востока

А вот на старых друзей Кемаля претворение в жизнь его мечты явилось громом среди ясного неба, и они сразу же увидели в его детище не путь к новой Турции, а очередной тактический ход по созданию новой политической системы абсолютной власти. О чем с генеральской откровенностью и поведал явившимся к нему многочисленным журналистам ошарашенный всем случившимся Карабекир. И как знать, не кусал ли себе в очередной раз губы так поздно прозревший генерал, снова и снова вспоминая тот далекий день, когда он мог одним ударом отделаться от переступившего через него Кемаля. «Только благодаря нам, — с трудом сдерживая отчаяние, говорил он, — Кемаль не превратился в свое время в султана и халифа! Но теперь он снова пытается стать им, для чего и избрал себя президентом!» — «Провозглашение республики, — вторил ему убитый случившимся Рауф, — дело безответственных лиц, которым придется дать отчет народу!» И читавший эти излияния Кемаль в какой уже раз вспоминал избавившегося от него при первой же возможности Энвера.

Да, теперь он мог говорить все, что угодно, но ему совсем не нравилось то, что говорили о нем и его политике другие. Недовольных грядущими переменами хватало, и стамбульские газеты буквально захлебывались от охватившей их бессильной злобы. И он не очень удивился, когда все они потянулись к халифу, олицетворявшему столь любимую ими старину.

Кто только не подвизался в те дни в гостеприимно раскрывшем двери султанском дворце! Общественные деятели ушедшего режима, министры, улемы, ходжи, журналисты, генералы, желавшие во что бы то ни стало сохранить свои земли и влияние помещики, и духовенство, как огня боявшееся реформ, эмиссары западных финансистов, надеявшихся с помощью халифа снова превратить Турцию в свою колонию, тесно связанные с ними компрадоры и, конечно, феодалы с их мечтами о восстановлении столь милого их сердцу султаната.

Не было недостатка в недовольных Кемалем и среди простого населения Стамбула, хотя поначалу Абдул Меджид даже и не думал заниматься подрывной деятельностью против него. Он и не был способен на такое — совершенно безвольный и изнеженный аристократ, очень образованный и набожный. Почти пятьдесят лет прожил он в своем дворце на Босфоре, занимаясь живописью, теологией и выращиванием роз. Каждую пятницу в сопровождении огромной свиты он посещал Святую Софию, где усердно молился, а в остальные дни с важностью истинного правителя принимал многочисленных посетителей. Но постепенно и он сам проникся собственной значимостью и принялся устанавливать связи с недовольными политикой Кемаля не только в Турции, но и за рубежом, где от имени мусульманских организаций Индии, Египта и других стран стали публиковаться многочисленные воззвания в «защиту халифа».

Во весь голос о защите его прав и достоинства затрубила оппозиционная печать, и стамбульские газеты в своем рвении угодить халифу, бившем через край, дописались до того, что стали сравнивать республику «с приставленным к виску пистолетом».

Известный юрист Лютфи Фикри призывал халифа оказывать сопротивление посягательствам на его права и «не повторять историю Людовика XVI»! Клерикалы требовали созыва общемусульманской конференции и выработки на ней положения о халифате, способного оградить халифа от любых нападок.

К великому негодованию Кемаля, даже заседавшие у него под боком в парламенте бывшие сановники и генералы то и дело слали халифу послания, именуя его «своим повелителем», а себя «его верными солдатами». А Рефет в своем рвении услужить Абдул Меджиду дошел до того, что шифрованной телеграммой сообщил ему о том «чувстве покорности и глубокой верности», с какими он целует своему повелителю руки.

Постоянно подчеркивал свое глубокое уважение к династии и Рауф, с подозрительным постоянством зачастивший во дворец халифа. К огромному неудовольствию Кемаля, все эти так или иначе обиженные им люди не только целовали руки и лили слезы на плече у любимого халифа, но и вели с ним долгие разговоры о политике, что было уже куда опаснее любого лизоблюдства. В конце концов Кемаль, не выдержав разыгравшейся у него на глазах верноподданической вакханалии, был вынужден поставить всех этих пресмыкавшихся за его спиной у ног халифа рауфов и рефетов на место.

По его поручению Исмет в довольно жесткой форме напомнил депутатам о том, что именно «армии халифа превратили их страну в развалины», и закончил свою убийственную речь откровенной угрозой. «Если когда-либо какому-нибудь халифу взбредет в голову попытаться повлиять на судьбу нашей страны, — холодно глядя на присмиревших депутатов, заявил он, — то могу сказать наверняка, что мы снимем ему голову!»

Вот так, просто и без затей! И весьма доходчиво! А что прикажете еще делать? Сидеть и ждать, пока эту самую голову снимут вам? Нет уж, увольте, и Кемаль, и он сам достаточно рисковали жизнью в боях за республику, чтобы теперь получить нож в спину! «Душа революционера, — некогда сказал Тьер, — всегда разделена между двумя одинаково сильными страстями: страстью для достижения цели и ненавистью к тем, кто ему в этом мешает!»