Читаем Тайны Востока полностью

Кемаль не был исключением! Он страстно мечтал о превращении страны в светское государство и так же страстно ненавидел всех тех, кто ему в этом мешал. И хотя прямой угрозы ни ему самому, ни провозглашенной им республике не было пока еще и в помине, уже проходивший через все эти игры с показным смирением и сам в свое время игравший в них Кемаль приказал начальнику Генерального штаба Февзи перевести предназначавшуюся для армии Карабекира дивизию на восток, а генерал Сами получил от него тайный приказ идти на Стамбул при первом же известии о начале мятежа.

Но воевать с Кемалем никто из его старых друзей не собирался, и они даже попытались договориться с ним. Но… нельзя примирить непримиримое, и они расстались еще более недовольные друг другом. Ну а чтобы еще больше ограничить их активность, Кемаль провел через меджлис закон, запретивший военным принимать участие в политике. И хотя уже избранным из их числа депутатам было разрешено доработать до конца положенного им срока, права на участие в парламентских дискуссиях они были лишены.

Обезопасив себя от давления в парламенте, Кемаль вместе с Латифе отправился в Измир. Отдохнуть. Сказались старые недуги и то постоянное нервное напряжение, в каком он пребывал вот уже столько лет — Кемаль чувствовал очень сильное недомогание.

Доктор прописал покой и строго-настрого запретил алкоголь, сигареты и кофе. В середине января Кемаль, с огромным трудом выдержавший запрет, почувствовал себя лучше и, дабы лишний раз поиграть мускулами, провел в районе Измира военные учения. На их разборе он выступил с объяснением своих военных принципов, но все это было между прочим, и по-настоящему он заговорил только тогда, когда коснулся политики.

«У нашей республики, — заявил он, — есть две силы, на которые она может положиться. Это решимость нации и сила армии! И мы сделаем все, чтобы убрать любые препятствия, лежащие на пути к безопасности и процветанию нации!» Весьма недвусмысленно предупредив всех инакомыслящих, Кемаль как ни в чем не бывало тут же устроил встречу с представителями оппозиционной стамбульской прессы.

На что она была рассчитана — на перемирие с прессой? Наивно. Да и как можно было примириться с пока еще свободными газетчиками, в любой свободной стране призванными как раз для того, чтобы критиковать власть? Конечно, это была встреча с подтекстом.

Как всякий властитель, Кемаль совершенно не нуждался в свободной прессе и все чаще начинал подумывать о «хлысте и шпорах», которые, по образному выражению Наполеона, были необходимы «для управления печатью». Тем не менее он очень радушно принял журналистов и, проговорив с ними два дня, выразил уверенность в том, что пресса будет служить на благо республики.

Журналисты приняли навязанную им игру, и от имени своих коллег Хуссейн Джахит весьма туманно заметил: «Свобода завоевывается насилием, но требует взаимной терпимости, и я счастлив, что все мы нашли такое взаимопонимание в нашем гази!»

На этом они и расстались. Но главной заботой Кемаля были не все эти независимые щелкоперы (пройдет время, и он сумеет обломать их!), а халиф, чуть ли не каждый день продолжавший досаждать ему своими просьбами. Когда на следующее утро после его возвращения в Анкару Абдул Меджид в своем очередном послании потребовал предоставления ему дополнительных средств для оплаты своих расходов Кемаль, и без того постоянно пребывавший на взводе, сорвался.

«Халифат, — не стесняясь в выражениях, написал он в ответном послании, — является реликтом Истории, и ничто не может служить оправданием его существования. И Ваше письмо мне я рассматриваю как проявление неуважения!» А когда к нему в качестве просителя за своего духовного владыку явился сам шейх-уль-ислам, взбешенный Кемаль даже не стал его слушать и, по свидетельству очевидцев, даже запустил в него Кораном.

Результатом этого деяния, в высшей степени нечестивого в глазах верующих, явилась усилившаяся религиозная пропаганда против президента. В мечетях стали еще больше говорить о его аморальности, пристрастии к вину и играм, и все чаще слышались открытые призывы не подчиняться свалившемуся на их голову безбожнику и всячески бороться с ним.

В знак своего согласия с клерикалами многие видные противники Кемаля демонстративно перебрались в Стамбул «под защиту халифа». Обстановка накалилась до предела, и те, кто хорошо знали Кемаля, только удивлялись его долготерпению. Все же Кемаль не спешил.

У него было достаточно сил, чтобы, не вдаваясь ни в какие объяснения изгнать из страны халифа точно так же, как он совсем недавно изгнал из нее султана. Но это могло произвести самое неприятное впечатление на мусульманское население, и, не желая давать врагам лишний козырь, Кемаль отнюдь не смирился, а лишь ждал удобного случая.

И он дождался его! В присланном Исмету письме два известных мусульманских деятеля Индии просили оградить халифа от нападок и обеспечить ему должное уважение. Но еще до того как попасть к Исмету письмо индусов было опубликовано в трех стамбульских газетах!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное