Тайны Востока

И был по-своему прав! Ермолов и не думал скрывать, что лично для него завоевание новых территорий представлялось куда более значительным и важным, нежели совершенствование управления страной. Именно поэтому он рассматривал сопротивление горцев царю как самое досадное препятствие для «округления границ и введения необходимого порядка и должного властям повиновения». При этом он даже не замечал хозяйственной и культурной особенности народов Кавказа и видел у них лишь отсутствие свойственной самой России жесткой централизации. Он был уверен в том, что только усвоив российскую государственность, раздробленные и постоянно воевавшие между собой кавказские народы смогут перейти от варварства к цивилизации. Не удивительно, что слово «порядок» для Ермолова было однозначно слову «прогресс»! И конечно, он считал, что именно Россия может дать Кавказу более прогрессивную культуру и развитие, нежели Персия и Османская империя, которые, по его мнению, сами являлись отсталыми в этом отношении странами. Ну а вывод из всего этого следовал простой: завоевание кавказских народов выгодно не только России, но в первую очередь и им самим. А раз так…

А раз так, то любые средства оправдывали сию благую цель, и Ермолов безжалостно подавлял малейшее недовольство и сопротивление воле России, и его собственной! «Я, — писал он в одном из своих писем, — терпеть не могу беспорядков, а паче не люблю, что и самая каналья, каковы здешние горские народы, смеют противиться власти государя!» И он наводил столь любимые им порядки железной рукой, совершенно не считаясь с тем, что безжалостно ломал вековые традиции и обычаи и уничтожал целые селения.

С великим знанием дела он натравливал одни народы на другие и, проводя политику кнута и пряника, придерживался провозглашенного древними императорами лозунга: разделяй и властвуй! И бравого генерала совсем не смущало то, что горцы ненавидели его лютой ненавистью и его именем пугали детей. Он и не думал отступать от изобретенной им системы «стеснять злодеев всеми способами», главным из которых он считал голод, который был способен любого привести в повиновение!

Другим направлением его тактики стали заложники, или, как называли их на Кавказе, аманаты. Захват аманатов оказался одним из самых действенных способов борьбы с горцами, и немногие главы родов и племен отваживались выступать против русской армии, зная, что за их бунт заплатят жизнями дети, женщины и старейшины. Да что там бунт, если генерал был беспощаден даже к тем, кто по каким-либо причинам не сообщал русским властям о готовившейся акции против русской армии! В таких случаях Ермолов, по его собственному выражению, «истреблял деревню огнем!» «Лучше от Терека до Сунжи оставлю пустыню, — говорил генерал, — нежели в тылу укреплений наших потерплю разбои»!

В конце 1819 года Ермолову удалось то, чего еще не смог сделать никто. Он штурмом взял высокогорное селение Акуши и поставил в зависимость от себя самых воинственных мужчин в Дагестане — акушинцев. После этой победы он издал свой, наверное, самый знаменитый приказ, в котором назвал своих солдат «товарищами» и выразил убеждение, что царь по достоинству оценит их подвиг.

И можно только представить, каково же было его разочарование, когда в столичных газетах не было сказано ни единого слова о его успехах. На что, конечно, были свои причины, о которых Ермолову было прекрасно известно. Победивший Наполеона Александр I не желал заявлять на весь мир о том, что не может справиться с непокорными народами Кавказа, и именно поэтому ему было удобно, как писал сам Ермолов, «происшествия на Кавказе сохранить в неизвестности, а самого меня покрыть мраком…»

Подобная безвестность очень не нравилась Ермолову, которому очень хотелось войти в историю, и он стал тяготиться своей жизнью на Кавказе. Да, в 1825 году он был, по сути, дела владыкой огромной территории между Черным и Каспийским морями, и его могло ожидать блестящее будущее. Снова назревала война с Турцией, и мало кто сомневался в том, что главнокомандующим русской армией станет Ермолов. Об этом мечтал и он сам. И чтобы обеспечить в будущей войне спокойный тыл, он считал своим долгом покорить Кавказ! Ну а то, что целые народы должны были утратить право на свою историческую судьбу и служить продвижению России на восток, мало волновало его. Ермолов признавал за всеми этими народами только одно право: подчиняться и служить русскому царю. «Выбирайте любое — покорность или истребление ужасное», — вот таков был диалог, а вернее, монолог генерала с горцами.

И все же полного удовлетворения не было — в столице о нем начинали забывать. И ничего удивительного в этом не было! Какое бы значение ни придавал Кавказу сам Ермолов, для царя и его окружения этот регион являлся задворками и не играл никакой роли в его внешней политике. А если бы это было не так, то Ермолову, несмотря на все его заслуги и дарования, никогда не дали бы сосредоточить такую огромную власть в своих руках.