Вспоминает однокурсник Ники Эдуард, пожелавший не называть свою фамилию: «Я помогал ей по пластике, так как у нее не было постановки танцев, а я до Университета культуры закончил хореографическое училище. Нику я видел как большую актрису. Она очень хорошо играла в театральных постановках по Чехову вместе со своим однокурсником и постоянным партнером Александром Федяиновым. Репетировали дома у Алены Галич, которая готовила Нику и Сашу, а также Светлану Азарову к переводу в Щукинское или Щепкинское училище, так как наш факультет выпускал режиссеров массовых театрализованных представлений, а Галич хотела, чтобы они получили дипломы актеров.
Ника жила в общежитии вместе со Светой Азаровой, потом в квартире. Непонятно, почему, имея квартиру, она не жила только в ней. К сожалению, Ника пила. После первого курса мы, ее соученики, вместе с Аленой собрали и отослали в Ялту деньги, чтобы Ника вернулась на учебу, но все их, как потом оказалось, потратила Майя. На втором курсе зимнюю сессию Ника не сдала. У нее были проблемы с молодым человеком, он очень ее любил. Стоило ей позвонить ему, как он приезжал. Его звали Костя. Он готов был носить Нику на руках, приезжал в Москву по первому ее зову. Второго такого человека не найдешь. Девчонки завидовали Нике и говорили ей: “Ты ломаешь ему жизнь, посмотри какой человек!”»
Но Эдуард ошибся – на втором курсе Ника не училась, разве что приходила повидаться с сокурсниками. В остальном – истинная правда. «У Ники была очень плохая координация, – вспоминает Светлана Азарова. – Что касается передвижения, пластики, все, что связано с ее туловищем, вызывало у нас не смех, а ржание. Могу сказать, что на хореографии она не могла сделать ни одного движения. Ей все очень сложно давалось. На помощь пришел Эдик, он с ней часами занимался, оставаясь после занятий. Эдик – тихоня, тувинец, замечательный детдомовский парень, очень скромный и светлый человек. Он готов был всем помогать. Я помню, как мы с ним ставили номер и разучивали тувинские шаманские движения, которые он великолепно передавал специфическими жестами и пластикой».
Со Светланой Азаровой мы встретились в Париже. Когда я узнал, как успешно сложилась ее судьба, не только порадовался, но и вновь подумал, что все близкие друзья и подруги Ники, которые вместе с ней выпивали и курили, любили и гуляли, жили в общежитии, учились и дурачились, – практически все выжили, чего-то достигли, и только одна Ника ушла безвозвратно. Но она живет в каждом из них. Видели бы вы Минину или Азарову, когда они рассказывают о Нике! Обе они на глазах превращаются в нее, впечатление, что вы общаетесь с 20-летней Турбиной.
Рассказывает Светлана Азарова: «Не знаю, почему, но помню ее руки: у Ники были длинные красивые пальцы и вытянутые ногти, причем их она никогда не отращивала и не красила цветным лаком – они были естественные. Она была прекрасно сложена. Рост у нее, думаю, был где-то метр семьдесят четыре. Ника была хороша голая, у нее была красивая грудь. В одно лето я ушла из общежития, домой не захотела ехать и все каникулы прожила у нее. Там была одна кровать, в которой мы вместе спали. Точнее спала я, а Ника, когда ни открою глаза, всегда читала. Причем читала с огромной скоростью – могла за ночь прочитать большую книгу. Сначала я не верила, даже проверяла ее.
Ника была очень начитанна. Я по сравнению с ней – белый лист. Если спрашивала у нее о каком-то писателе, которого даже не знала, она никогда не говорила: “Как ты можешь его не знать?” Я, кстати, так и не вернула ей книгу “История искусства”. Она мне так понравилась – большая, красивая, с иллюстрациями по древнегреческому искусству.
Был еще один смешной случай перед самым Новым годом. Мы вместо Ники уговорили сдать зачет по искусствоведению мою подружку Олю Родину (она тогда училась на кафедре музееведения). Нарисовали ей карандашом родинку над губой, как у Ники, и отправили сдавать. Хотя внешнего сходства у них не было, но в зачетках фото небольшие, заметить трудно. Преподаватель был очень строгий, и весь наш курс получил НЕЗАЧЕТ… кроме Ники. Но специальные предметы Ника сдавала сама.
У меня была маленькая комната в общежитии, в которой я, схитрив, приписала одну “мертвую душу” и жила по-барски одна. Ника часто у меня оставалась, так как, хотя у нее и была квартира, в общежитии же веселей. Однажды я решила взять над ней шефство и говорю: “Ты сидишь всю ночь и переписываешь лекции”. А ей же тяжело было писать, у нее с этим были проблемы. Ну, в общем я ее заставила, и она всю ночь писала. Утром просыпаюсь, а она сидит, пыхтит и, представляете, ручкой натерла мозоль. Но лекции переписала. Она старалась учиться, но это было временами.