Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Ника была абсолютно не приспособлена к жизни – живя в Москве, она не умела даже заполнять квитанции за коммунальные платежи. Понимая это, в Ялте ее вели за руку родные. Будь у Ники и в Москве поводырь, она бы уверенно шла за ним. Но поводыря не было. Были многие, ненадолго бравшие на себя эту роль, но с ними Ника лишь сбивалась с дороги: «Брожу по жизни, / Словно маленький ребенок / По белой простыне, / Бросая душу / В пропасти надежд».

Она сама понимала, что ей «нужен был помощник на земле», но, к сожалению, «не было того, – писала Ника, – кто мне помочь бы мог… Шла своим путем, наверно, не людским. Бежать, кричать, просить о помощи, у кого?» Это была трагедия на порядок выше остальных. Как следствие, чем старше становилась Ника, тем больше у нее возникало проблем и сложнее становилась жизнь, которую она, по ее словам, «растренькала, смеясь и тусуясь с ворами души моей».

Глава 8 «Пусть буду прошлым я твоим»

«Насколько я понимаю, – сказал при встрече Алексей Косульников, – единственным человеком, который собирался взяться за Нику всерьез, был Сергей Миров. Все понимали, что нужно было, чтобы появился какой-то мужик, который возьмет Нику за шкирку и построит – это единственный шанс, больше никаких. И все понимали, в том числе и я, что на это надо положить жизнь. Понять, что это единственное твое предназначение, то есть ты не будешь вообще никем, просто отдашь свою жизнь. И не факт, что у тебя что-нибудь получится. Миров был единственным, кто на это решился. Он отдавал себе отчет в том, за какое тяжелое дело берется, но считал: я же крутой, подумаешь – и не таких ломали. Ну, и за четыре месяца понял, что ничего не получится».

С Никой Миров познакомился в феврале 1998 года на радиостанции «Милицейская волна». О том, как там оказалась Ника, рассказывает Алеся Минина: «Как-то раз она прибежала: “Леська, я буду ведущей на радио Милицейская волна!” Я говорю: “Отлично”. – “Если только ты мне напишешь сценарий, ты же филолог”. – “Ник, ты сошла с ума? Я сценарий никогда в жизни не писала. Если ты сядешь со мной и будешь помогать, я буду писать. Иначе ничего делать не буду”.

Сначала долго выбирали тему: про проституцию – не катит, про голубых – все уже потаскано, про бездомных детей – тоже нет. Я поворачиваю к ней голову и спрашиваю: “Слушай, а ты на что поедешь-то завтра?” А у нее не было жетона на метро, и денег тоже не было. Она говорит: “Не знаю”. – “А чего делать?” – “Наверное, попрошусь”. Я предложила: “А давай об этом напишем!” – “Давай!” Ника талантливая девочка была, и сценарий в результате мы написали». Рассказав о том, как трудно человеку в Москве без копейки денег (фактически о самой себе), Ника выиграла конкурс на лучший сюжет радиопрограммы. Вместе с тем Карпова говорила, что Нику туда устроил генерал Черненко, имевший непосредственное отношение к этой радиостанции.

По словам Мирова, в связи с тем, что у Ники к тому моменту был суицидальный опыт, решили, что она будет полезна в качестве его соведущей. Ника оказалась очень терпима, внимательна к звонящим, и даже тогда, когда Миров чувствовал раздражение, Ника отвечала гораздо более спокойно и адекватно. К сожалению, в эфир вышли всего три программы, которые они готовили около двух недель. Причина – заоблачные планы «Милицейской волны» при отсутствии необходимых средств.

Привожу отрывок из некролога, написанного Сергеем Мировым после гибели Ники[229] и переработанного им специально для этой книги.

«… В 1998 году в моей жизни возникла Ника Турбина. Говорят, что Евгений Евтушенко в начале 80-х, случайно услышав девочку в далекой Ялте, даже немного помолчал. Потом, видимо вспомнив про “старика Державина”, прослезился, уже по-братски облобызал ее маму Майю и сказал что-то вроде “Россия дождалась!”. Думаю, это был первый опыт “чисто конкретного продюcирования” в советской литературе.

И началось. Сначала – Москва и первая книжка, потом – братские страны и первый бокал шампанского. А дальше – Рим, Нью-Йорк, Лозанна и первый “косячок”…

Мама, которую Ника всегда звала просто “Майечка”, и бабушка Людмила Владимировна на дядю Женю не нарадовались: как же все удачно складывается – кушанья, апартаменты, швейцары, журналисты! А девочке-то 10 лет! Потом 12, 14…

Когда она рассказывала мне о смерти своего маленького сына, слова были страшными и удивительно точными: “В общем, парень очень неправильно поступил”. На самом деле, я не знаю, было ли это в действительности, и вообще – был ли сын?