Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

В Ялте телефон по-прежнему не отвечал. Миронова тоже найти не удалось. Рано утром, по-моему, 17 мая, мы поехали в Склиф с огромным букетом пионов. То, что я увидела там, меня поразило: поддатая Инна сидела в темных очках, пьяный Миронов мотался по комнате для прощания, и Егоров, который то появлялся, то исчезал. Цветов не было. Две гвоздички, одна сломанная. Там стоял стульчик, я села. У Ники лицо совершенно не было повреждено. На голове у нее была такая черная шапочка. Ни шрамов, ничего не было. Лицо абсолютно чистое, спокойное, умиротворенное. Такого я давно уже у нее не видела. Я сидела и, сколько хотела, говорила с ней. Рассказывала, какие у нас дела, о том, чего она уже не видела. Сказала, что я никогда ее не забуду, что мы с ней будем вместе. Всегда буду к ней приходить. Потом мои два друга Сашка и Пашка (Федяинов и Галич. – А.Р.) заторопились: один заканчивает институт, у другого экзамены, он на третьем курсе. Твердит: “Мама, надо уходить”. И Миронов говорит: “Прощайтесь, надо уходить”. Я поцеловала Нику в лоб и пошла, а ребята поехали на занятия».

В интервью «Экспресс-газете», как говорится, по свежим следам, Галич сказала: «Я была в ужасе: Нике даже цветов никто не принес. Топтались четверо пьяных Сашиных дружков. Один из них был похож на бомжа: засаленный какой-то, ботинки одеты на босу ногу. Сын сбегал и купил букет тюльпанов, а я сидела у гроба и разговаривала с Никушей. Я обещала ей, что исполню то, о чем мы с ней мечтали: издам книгу ее стихов. А полупьяный Саша бродил рядом с гробом и вставлял свои комментарии в “нашу беседу”. Было такое ощущение, что он боится, как бы Ника вдруг не очнулась и не заговорила. Даже мой сын спросил его, мол, выходит, ты “приватизировал” Нику, что никому не даешь с ней проститься?»

Рассказывает Александр Миронов: «Мы привезли Нике все нужные вещи и там ее переодели. Ничего специально не покупали, потому что Майка и бабушка не хотели и говорили: “Пусть она будет в том, в чем ходила при жизни”. Они настояли, чтобы у нее на голове была черная, в рюшечку, шапочка. А в какую-то церковную одежду ее не одевали. Я простился с Никой перед кремацией». Саша также сказал, что, кроме него, в Склифе были Егоров, Мундум, Алена и Павел Галич, а также кто-то из знакомых Карповой. «Это неправда, – добавил он, – что тело Ники лежало невостребованным несколько дней. Самой первой это написала “Экспресс-газета”. Сначала было обидно и противно, в морду хотелось дать».

По свидетельству Галич, она была в ужасе от увиденного, но самое страшное случилось после того, как она простилась с Никой. «Когда закрыли гроб, – рассказывает она, – он ушел в сторону, как в морге, а не вниз, как в крематории. И Саша мне говорит: “Ну, мы пошли, потому что ее сейчас кремируют”. Я говорю: “Где кремируют?” – “Ну, здесь кремируют”. Я даже не сообразила, что он врет, и при морге нет никакого крематория. При этом были он, Инна и Олег Егоров.

Я только приехала домой, как раздался жуткий звонок. Моя подруга Ольга Косарева рыдает в трубку: “Что ты наделала?! Как же ты ее отпустила одну?” Я говорю: “Оля, а что случилось?” – “Ты с ума сошла, там никакого крематория нет! Я приехала туда с цветами, там стоят катафалки, а на земле – гроб с приколотой к нему запиской: “На кремацию в Николо-Архангельский крематорий”. И никто его не поднимает. У меня сердце кольнуло. Я спрашиваю: “Чей гроб?” Рабочие отвечают: “Это гроб девочки Ники Турбиной” – “А чего вы его не увозите?” – “Нам не заплатили за доставку”. Я сразу расплатилась, они гроб, конечно, подняли и говорят: “Ну, хотите, раз вы заплатили, мы вам можем его открыть”. Я сказала: “Нет, не надо, я сверху положу цветы. Мне надо на работу”. И положила ландыши…”

Приезжает Ольга ко мне и говорит: “Вот номер телефона, звони в Николо-Архангельский”. И я реву, и звоню: а вдруг они не довезут. Где-то часа через полтора дозвонилась, и мне сказали: “Гроб прибыл, все в порядке”».

Так Ника Турбина отправилась в последний путь, а рядом не было ни родных, ни одного близкого человека. Ника больше всего на свете боялась оставаться одна. Когда-то, еще ребенком, она писала: «Я ночь люблю за одиночество, / Когда с собой наедине / Я говорю о том, / Что хочется / И что не хочется судьбе…». Но это об одиночестве ночью и в те годы, когда за дверью были мама и бабушка. А в последующем не однажды Ника ощущала одиночество вне зависимости от времени суток и места нахождения. Ведь человек может быть одинок и тогда, когда рядом с ним другие, не понимающие его люди. С этим чувством Ника жила до последнего дня, в который осталась одна в замкнутом пространстве чужой квартиры.