Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

Почему я так настаиваю на авторстве и соавторстве Карповой? Потому что Никаноркина к тому времени не было в живых; Светочку, хотя она, как оказалось, писала также и прозу, в силу ее благородства я исключаю из возможных соавторов; ленивая Майя могла лишь подсказать что-то, вспомнить, помочь в редактировании. А вот Карпова, я повторюсь, в молодости писала прозу, вела дневники, буквально за ночь написала пьесу «Ника», умела фантазировать, иногда на грани с ложью, и переходить эту грань. А поскольку она к тому же писала стихи, то проза ее была поэтической, что вполне соответствовало Никиной натуре, с одной стороны, а с другой – убеждало несведущих читателей в достоверности записок. Я не говорю уже о том, что под ними, как и под стихами, дат нет; черновиков их никто из тех, с кем я общался, не видел; о них до выхода в 2004 году книги «Чтобы не забыть» никто не слышал. Наконец, судя по приведенным ранее письмам Ники к Мастропаоло, бабушке и возлюбленному, ее стиль во многом отличался от того, который в записках.

Свидетельствует Алена Галич: «Ника дневники не вела. Она вообще писать не любила, любила читать стихи других поэтов и свои старые. А писать прозу – ну, это смешно. Мы с ней столько прожили вместе. Дневники же вела Людмила. Я была у них в доме как раз в тот год, когда умер Никаноркин. Как-то они меня попросили что-то взять в его комнате. Она стояла неубранная – он ведь там не жил. Я туда пошла, достала какую-то книжку, и вдруг упала тетрадка, в которой были записи бабки, – я сама их видела». По словам Евгении Филатовой, она знала, что бабушка писала. Наконец, автор тоже располагает частью дневников Карповой, упомянутых в главе 3.

Таким образом, если многие стихи Ники писала мама, то аналогичную роль в прозе сыграла бабушка. Убедиться в этом нетрудно, ибо известны любимые темы Карповой. Прежде всего, неведомые никому «знаки» («Писать я начала опять, желая душу облегчить и показать подробно знаки, по которым жизнь свою прошла»; «Жизнь посылает нам знаки – понять судьбу яснее»; «Думаю, знаки жизни смеялись надо мной»; «Мы не видим знаки, которые посылает нам судьба»). Далее – все, что касается патриотизма и политики, мимо которых Карпова, в прошлом коммунистка и секретарь парторганизации, пройти не могла («Существовать народ не может без веры и идеи»; «Что случилось с моей страной, такой желанной, многоликой, чуткой и доверчивой…» – мысли о Ельцине и Горбачеве; «Страна, люблю тебя со всеми неурядицами…»; «Страдаю о русском народе…»; «Народу разрешили говорить»; «Помни: превыше всего Родина»). Затем – рассуждения о Боге, которые я часто слышал от Людмилы Владимировны («Споткнувшись… думала – наказанье Божье. Бог никого не наказывает»; «Никто не нужен, кроме одного – Всевышнего»; «Уходила в комнату свою и оставалась с Ним наедине»; «Они… не взбирались ввысь. Не уступали место Богу»; «Говорят, есть место счастья»).

Но кроме как возможность порассуждать за Нику на свои любимые темы, Карпова использовала записки в качестве средства мести тем, кого они с Майей ненавидели. Главными врагами у них считались Владимир Борсюк и Алена Галич, но Борсюк, наверное, был все же врагом № 1, потому что ему посвящены сразу две одинаково начинающихся записки («Они вошли без приглашенья»), во второй из них Карпову выдает фраза «Знак сказал: не нужны они тебе». Галич посвящена одна записка («Где теперь мои друзья?»). Немалая доля укоризны содержится в трех записках, адресованных Константину Постникову («Ты много говорил о таинствах любви…»; «Бегала по улицам, помощи просила…»; «Вспоминаю годы, когда я была ранена Костей»[337]) и Сергею Мирову («Сережа был неискренен со мной»). Не сомневаюсь, что, кроме указанных записок, Карпова написала следующие: «Маленькой помню себя постоянно больной…» (здесь все – от морских узлов и звука до Бога и патриотизма); «Когда поднимется луна…» (о разводе Майи и Егорова); «Стала рисовать свою судьбу» (две записки); «Должно прийти возмездие за любовь» и почти аналогичного содержания «Должно прийти возмездие за зло…»; «Мои стихи далеки от совершенства»; «Мои стихи многие услышат…» и другие. В том, что к этим запискам приложила руку Карпова, убеждает то, что в книге «Чтобы не забыть» их не было, они в числе более сотни новых, невесть откуда взявшихся, были переданы мне, когда я составлял книгу «Стала рисовать свою судьбу…».

Кстати, в упомянутой выше статье Бочкарева есть фраза о том, что Павлов редактировал эту вторую посмертную книгу Ники, хотя в ней на четвертой странице указано: «Предисловие, составление и редактирование Александра Ратнера». Я говорю об этом не ради восстановления справедливости. Просто лишь теперь понимаю, что Павлов действительно редактировал, но не всю книгу, а дописанные Карповой после выхода книги «Чтобы не забыть» записки, будучи уверен, что они принадлежат перу Ники. За этим занятием и застала его с Майей Лера Загудаева, о чем рассказано ранее.