Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

…одетая в джинсы и свитер, со стройной фигурой и светло-каштановыми волосами, она читала наизусть громким голосом, который звучал временами, как рыдание. Он поднимался до своего пика и падал, поднимался и падал, и обычно заканчивался при слегка опущенной голове кивком на каждом из трех последних слов.

Ниже приведена выдержка из этой статьи в переводе.

“Знаете, это нелегко – читать стихи”, – заметила мисс Турбина в прошлое воскресенье во время перерыва на конференции по проблемам переводов в Колледже Бернарда. Рядом с бабушкой, которая держит ее за руку, и мисс Буос, выполняющей функции переводчика, Ника сказала: “Это отнимает много энергии и сил. Когда я читаю стихотворение, я заново переживаю все эмоции, которые в него вложила, каждое слово вызывает боль, как и тогда, когда я его писала”…

Когда на следующий день ее спросили, предполагает ли она сделать поэзию своей профессией, мисс Турбина ответила: “Только время может сказать. У меня есть много работы, и я должна жить. Я не могу жить для себя… Ее школьные друзья, говорит она, не обращали внимание на шумиху вокруг ее имени. “Я просто обычный ребенок”, – сказала она с улыбкой”.

«Мы были и дома у Берта Тодда, – продолжала Карпова. – Он c семьей жил в общежитии, у него была маленькая комнатушка и кухня, в которой мы ночевали на матрасах. Берт Тодд по просьбе Жени купил телевизор, который вначале предназначался вроде бы для нас. Потом Женя через Тодда пообещал купить нам другой, а этот попросил отдать в Москве Александру Межирову[135]. Мы не выполнили его просьбу: я решила, что Межиров обойдется, и подарила этот телевизор в Крыму врачу-невропатологу, который лечил Нику.

Женя и Берт давно дружили, летали друг к другу в гости. Именно Берт, когда началась перестройка, сказал ему: “Что ты маешься в этой стране? Переезжай в США, будешь там читать лекции”. И Женя переехал. Жаль, что это случилось после нашего визита в Америку, потому что нам его там очень не хватало. Уверена, будь мы вместе, как в Италии, вся поездка и все выступления прошли бы иначе и куда интереснее».

Кроме выступлений, были, конечно, прогулки по городу, встречи, развлечения. Так, Ника с Карповой побывали в Манхэттене на смотровой площадке, а потом пошли в ресторан. Нику туда не пускали, так как она была в джинсах. Пришлось там же, внизу, купить юбку. Зато уже в ресторане их угостили настоящим наваристым борщом, ибо знали, что будут русские. Потом они заходили в Детский мир, где выступали писатели и подписывали книги маленьким читателям.

«В другой день на ужин, – вспоминала Карпова, – нас пригласила к себе домой переводчица Антонина Буос. Когда встал разговор, что Никуша хотела бы увидеть Микки-Мауса, нам тут же сказали: “Завтра вы туда летите”, куда-то позвонили и все устроили. Назавтра в шесть утра мы уже летели в Калифорнию вместе с переводчицей, у которой остановились, и ее сыном. Для меня счастьем было разрешение курить в самолете. Ника что-то записывала.

Когда мы были у Микки-Мауса, то под землей ездили в вагончиках через тоннели, у стен которых видели бабу Ягу, и не одну, каких-то страшных зверей, протягивающих к нам свои лапы и клювы; казалось, они уже в двух сантиметрах от нас и вот-вот схватят. “Бабушка, это мертвые сказки, – сказала потом Ника, – не наши русские сказки. Если б мне было пять лет, было бы интересно”. Я тоже не проявила никакого интереса. Понравилось только семилетнему сыну Антонины Буос.

В программе выступлений, кроме Нью-Йорка и Бостона, где мы провели три дня и Ника выступала в колледже перед студентами, числился также Вашингтон, но из-за находящегося там в те дни с визитом Михаила Горбачева поездку пришлось отменить. Горбачев приехал в тот раз только в столицу США, и к тому же без жены, что очень огорчило нью-йоркских ювелиров, приготовивших для нее изысканные украшения.