Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…»)

В отчаянии Ника пишет, мысленно обращаясь к родным: «Думаю о вас. Места не найду, тоскуя о встрече. Любовь моя достигла высоты, которая сливается с небесами… Неужто навсегда нас разлучили – бабуля, мамочка и Машка, кошки, собаки, и я не смогу дотронуться до вас и вместе посмеяться от души над бедами, что душат нас кольцом? Стучат сердца в надежде, что вместе будем, но лукавая судьба идет своим путем упрямо – не перехитрить. Посмотрим, кто кого».

Московские «друзья» Ники вряд ли были любителями поэзии и знали, что ее имя еще недавно не сходило с газетных полос и телеэкранов. Ника привлекала их своей внешностью, возможностью приходить к ней домой, а не пить в подворотне, весело проводить время. В семье тоже никто не вспоминал о том, что Ника писала и не пишет, даже не интересовались этим. В первую очередь это касалось Майи.

Единственным человеком, который тогда пытался повернуть Нику лицом к творчеству, был Бурыкин, хотя ему из-за образа жизни, который она вела, трудно было находиться рядом. Он не только писал стихи ей, но и, по его словам, «пытался ее голосом писать за нее стихи для нее». Сейчас поясню. «Помню, был момент, – рассказывает он, – когда Ника обратилась с просьбой: “Алик, мне нужно написать небольшое сочинение о Пушкине. Я ничего не могу написать”. – “Хорошо, вечером будет тебе сочинение”. А сам думаю: если писать о Пушкине, то надо в стихах, а если в стихах, то так, как Ника пишет. Предварительно написал три четверти того, что хотел. Пришел к Нике, открыл книгу, мы сели, чтобы работать, и во время работы я ощутил, что воздух начинает вибрировать, все меняется. Мы с ней впервые общались на энергетическом уровне, а где энергия – там ритм. Ника сидит, глаза раскрытые, качается и говорит: “Алик, пиши, пиши!” И вдруг она сама стала писать! Это было прекрасно: на волне моей работы со стихами она обратилась к ним и написала три стихотворения, одно из них – “Устали холодные ветры / Распяли Христа во дворе”. Потом слышу: “Алик, я так тебе благодарна!” – и слезы. Она была счастлива».

Спустя пару лет, весной 1991 года, Бурыкин посвятит Нике стихотворение «Прощание»[150].

Ну и пусть будет ревность,
Я ее не боюсь.
Всё уже оттерпелось,
Отлилось в эту грусть.

Золотится мой слиток

Из застывших надежд,
Из янтарно укрытых
От тлетворности лет.

Менуэтом прощальным

Луч янтарный сверкнет,
И кольцом обручальным
Жизнь моя закуёт.

Я останусь с тобою,

Хоть трава не расти,
Над доской гробовою
Золотистым «прости».

«Ника читала его и плакала, – вспоминает Бурыкин, – хотя о “доске гробовой” я говорил в отношении себя, а обернулось наоборот».

До стихов ли было Нике в московской круговерти?! Столько всего, и сразу, навалилось на маленькую женщину Нику Турбину, что выдержать такой груз было не легче, чем ранее надломившую ее славу. Но главное было не в Нике, а в окружавших ее взрослых. О Майе, как о примере для подражания, я не говорю. Но почему отчим, единственный мужчина в этой семье, не остановил Нику и пил вместе с ней?!

Не буду задавать риторических вопросов. Лучше прислушаемся к мнению Альберта Лиханова: «Понятно, что человек в 13 лет не думает, что будет и к чему он идет. Так получилось, что Нику заметили. Но когда детство начинается с большой высоты, всегда тяжело. Снизу, с нуля идти вверх – это естественно. А сверху вверх – очень трудно. Сверху, скорее всего, будет путь вниз. В этом драматизм раннего расцвета. Конечно, люди, которые рядом, должны быть особенными людьми. Может быть, только очень горькое сожаление, что Ника сорвалась. Но, с другой стороны, давайте подумаем, а если у нее не шли стихи? Ведь это могло не получаться. И это она чувствовала».

Как поэт Ника по-прежнему никого не интересовала; пресса, радио и телевидение хранили молчание, никто не звонил и ни о чем не просил. Слава ее ушла, как вода в песок. «Ника начала сильно красить глаза и губы, – вспоминала Карпова, – у нее лицо было похоже на маску. Это она позаимствовала у американских детей. Я к этому относилась спокойно, думала, что Олег ее вразумит, но он не реагировал, ибо сам был молод. А ялтинцы говорили, что он Нику трахает, когда Майя с Машенькой периодически уезжали в Ялту: Майе не хотелось, чтобы муж видел ее больной, она хотела быть хозяйкой».