Тайные безумцы Российской империи XVIII века

Пожалуй, предельной манией величия страдала вдова артиллерийского «щетчика» и мать трех сыновей-артиллеристов Марина Михеева, попавшая в Тайную экспедицию в 1768 году и утверждавшая «я де и сама Россия» и «дети ее держать у себя не смеют, потому што она — Россия»[375].

Стоит заметить, что размышления о внешне- и внутриполитических государственных делах, подобные тем, о которых рассказано выше, практически не встречаются в делах Преображенского приказа конца XVII — первой четверти XVIII века. В петровское время произносившие «непристойные речи» многочисленные «клиенты» главного органа политического сыска, не только безумцы, но и люди вполне здоровые, в основном ругали государя за то, что он разорил страну, велит брить бороды, «пить» табак и носить немецкое платье, дружит с «немцами» и хочет насадить «латинскую» веру. Петра называли Антихристом и считали, что его подменили то ли еще при рождении, то ли во время Великого посольства. Разговоры на эту тему были широко распространены, и подчас у людей особо впечатлительных возникало желание донести истину до царя. Так, дочь московского посадского Федосья в 1705 году поведала следователям Преображенского приказа, что во сне ей явилась Богородица «в светлом одеянии и говорила ей: поди ты, Федосья, к царю, не убойся и говорить ему, чтоб он переменил эту веру и платье перестал носить немецкое и бороды бы не брил, бороды, де, грех брить, и табаку б, де, не пил, кудрей бы накладных не носил, да и пошлины бы с торговых людей не много брал, стал бы, де по-старому жить, так бы лутче было». С этим сообщением Федосья пришла к Арбатским воротам, откуда ее, согласно данным ею показаниям, караульные отвезли к Красному крыльцу (то есть к Грановитой палате Кремля), а оттуда на Никитскую улицу «неведомо х какому князю, и у того князя был государь», которому Федосья якобы пересказала наказ Богородицы, пояснив, что пошлины с торговых людей надо уменьшить, потому что «не даешь ты им расторговатца». В ответ «государь разсмеялся и молвил: до свет не пью табаку. И, поджався под живот, молвил: вот, де, у меня платье такое, мне носить, а бороды у нас издавна бреют». Рассказ Федосьи о разговоре с Петром выглядит вполне правдоподобно. Особенно обращают на себя внимание якобы сказанные царем слова «а бороды у нас издавна бреют» — как аргумент против идей, выраженных в наказе, данном девушке Богородицей. Было бы очень соблазнительно счесть, что мы имеем дело с действительно сказанными Петром I словами, но происходило все это во второй половине марта 1705 года, когда, согласно биохронике Петра, он находился в Воронеже[376]. Возможно, девушка приняла за царя какую-то другую важную персону. Вероятно, ее отвели к Ф. Ю. Ромодановскому, но его дом находился не на Большой Никитской, а на Моховой. Может быть, Федосья перепутала Моховую с Никитской, а может быть, пересказала слышанный ею рассказ о разговоре с царем кого-то другого. Так или иначе, явившийся в Преображенский приказ отец Федосьи сообщил, что «в сем месяце» его дочь четыре дня «была в иступлении ума» и «прежде сего такая скорбь на ней бывала ж и в той скорби бывает она безумна». По приговору Ромодановского Федосья была отдана отцу под расписку[377].

Расширение «репертуара» «непригожих речей» в середине — второй половине XVIII века было своеобразным продуктом самих петровских реформ, когда начиная с 1730‑х годов на русскую историческую сцену постепенно выходит новое поколение, происходит расширение информационного пространства и читательской аудитории. Впрочем, одна тема, а именно личная жизнь царствующих особ, была общей на протяжении всего XVIII столетия.

Так, если в петровское время обвинявшиеся по первому и второму пункту нередко позволяли себе обсуждать любовные похождения первого императора, то в елизаветинское царствование умы россиян волновала воспалявшая их воображение связь императрицы с А. Г. Разумовским. Об этом говорили десятки людей, попадавших в органы политического сыска, как вполне здоровых, так и безумных. При этом немалое значение имело, видимо, то, что фаворит был украинцем. Дмитровский купец Василий Тюткин в 1750 году в московской конторе Тайной канцелярии рассказал, что муромский купец Лука Родивилов со слов иеромонаха Заиконоспасского монастыря Антония говорил ему, что «ныне щастливо владеющая всемилостивейшая государыня императрица растлена». Затем, стоя в дверях, он услышал, как «содержатель» суконной фабрики Ефим Болотин за обедом в доме купца Гаврилы Журавлева, где присутствовали «главной аптеки купчина Степан Иванов, московские первой гильдии купцы Иван Кирилов сын Баташев, Петр Матвеев сын Струговщиков, Козьма Замятнин, Иван Комлехин, Козьма Матвеев», то есть в довольно большой компании, якобы сказал: «…всемилостивейшая государыня с Алексеем Григорьевичем живет не так как тайно, но явно, и девство ростлено, и родила, де, она, государыня, младенца». Иеромонаху Антонию, по словам Тюткина, бывший иеродьякон церкви Владимирской богоматери Зосима говорил: