Тайные безумцы Российской империи XVIII века

Неоднократно упоминавшийся на страницах этой книги один из птенцов «гнезда Петрова», вице-канцлер, тайный советник и барон Петр Павлович Шафиров был отцом пяти дочерей и единственного сына Исайи, хоть и дослужившегося до статского советника, но явно не унаследовавшего от батюшки способностей государственного человека. Собственно, если бы он не носил эту громкую фамилию, то, возможно, не сделал бы даже и такой карьеры и уж тем более не удостоился бы упоминания в истории. Между тем еще в 1886 году посвященная ему заметка появилась на страницах журнала «Исторический вестник», причем написана она была не каким-нибудь начинающим автором, случайно наткнувшимся в архиве на курьезные документы, а известным историком и археографом, директором Императорской публичной библиотеки, академиком А. Ф. Бычковым[393]. Надо полагать, именно неординарная фигура Шафирова-старшего и привлекла внимание маститого ученого к судьбе его сына. Судя по всему, источниками его заметки послужили упоминания о Шафирове-младшем в опубликованных документах, а также архивное дело из VIII разряда Госархива (ныне РГАДА. Ф. 8) под № 195, озаглавленное «О бароне Исайе Шафирове, расточившем в карты свое имение».

Описав жизненный путь своего героя (учеба во Франции, переводческая работа, присутствие Петра I на его свадьбе, жизнь в ссылке) до получения им чина статского советника, Бычков отметил, что на этом карьера Исайи Шафирова прервалась, «хотя и по образованию, и по связям он мог бы достигнуть более высокого положения». Причина — в его пристрастии к алкоголю и азартным играм. В частности, он проиграл в карты свое имение в Пензенской губернии, в связи с чем в 1745 году на все его имущество был наложен запрет, а имение отдано в управление жене, которая должна была выплачивать долг кредитору. В 1747 году последовал указ императрицы, в котором говорилось:

…живучи в праздности, не токмо ту деревню разоряет и бедному крестьянству несносныя тягости и нестерпимыя преогорчения чинит, но и сам в непрестанном шумстве будучи, отлуча от себя с поруганием жену и детей своих, в неслыханных и безумных шалостях обретается.

По высочайшему повелению Шафирова было велено отправить в московский Донской монастырь, «доколе в трезвое и доброе состояние приидет», кормить его там на его собственные средства, но «без излишества, не смотря ни на какия его прихоти»[394]. Указ этот последовал в апреле 1747 года, но, согласно документам, о которых пойдет речь ниже, в монастырь Шафиров попал лишь в следующем, 1748‑м, году, пробыл там девять месяцев и уже в 1749 году был освобожден с указанием жить в Москве в своем доме на Мясницкой улице.

В 1750 году умерла жена Шафирова, после чего, как пишет Бычков, «он стал вести еще худший образ жизни». В марте 1751 года главнокомандующий Москвы В. Я. Левашов попросил главу Кабинета императрицы И. А. Черкасова доложить об этом Елизавете Петровне и спросил разрешения вновь отправить Шафирова в монастырь. «Было ли это приведено в исполнение или нет, — заключал Бычков, — мы не знаем, и вообще о последних годах жизни несчастного сына петровского под-канцлера у нас, к сожалению, очень мало сведений. Известно только, что в 1756 году барон Исай Петрович Шафиров скончался в Москве»[395]. Стоит отметить, что указанная Бычковым дата смерти Шафирова воспроизводилась затем во всех последующих публикациях вплоть до наших дней, попав даже в Википедию.

Между тем в архивном фонде московской конторы Тайных дел имеется довольно пухлое дело, документы которого проливают свет как раз на последние годы жизни Исайи Шафирова и позволяют уточнить дату его смерти[396]. Эти документы однозначно свидетельствуют о том, что он был болен психическим расстройством и страдал при этом двумя видами мании. Первая из них была манией преследования. Шафиров подозревал своих дворовых в том, что они хотят его убить[397], и поэтому просил Левашова приставить к его дому караул. Трое дворовых, якобы покушавшихся на его жизнь, были арестованы, но никакой их вины обнаружено не было, хотя барон и утверждал, что у них якобы нашли несколько сот (!) каких-то подозрительных корешков, и настойчиво указывал на опасность, которую представляла собой еще одна дворовая, состоявшая при его дочерях, определенных во фрейлины императрицы. Одному из караульных он также говорил, что К. Г. Разумовский подослал к нему некоего убийцу-иноземца, хотя караульный утверждал, что никакого иностранца он в дом Шафирова не пропускал. Второй вид мании, от которой страдал барон и из‑за которой его дело и оказалось в ведении Тайной канцелярии, можно охарактеризовать как одержимость формулой «слово и дело».