Тайный дневник Натальи Гончаровой

В другой раз на одной из вечеринок он даже бросил вызов своему близкому другу Рылееву. На месте дуэли он со своим обычным великодушием и спокойствием предложил противнику серьезное преимущество – стрелять первым. Тот нажал на курок и, к счастью, промахнулся. Пушкин же, в свой черед подняв пистолет, посмотрел Рылееву в глаза, медленно отвел оружие в сторону и… выстрелил в землю, после чего расхохотался и кинулся обнимать друга.

Моя средняя сестра Александра, которая была на год меня старше, безумно влюбилась в Пушкина. Я этого не заметила. Мне только показалось, что она проявляет необычайное внимание и предвосхищает малейшее его желание. Но я решила, что сестра лишь следует указаниям матери, желавшей придать нашему дому особую приятность, а потому велевшей ей вести себя со всяческой доброжелательностью.

Однако с течением недель между сестрой и Александром установились очень теплые и близкие отношения; я совершенно не хотела выказывать хоть тень ревности, а потому довольствовалась тем, что иногда перехватывала заговорщицкие улыбки, которыми они обменивались, но с чисто сестринским расположением делала вид, что не придаю этому никакого значения. Не желая выставлять себя перед Александром в смешном свете, я не позволяла себе ни единого резкого замечания, избегая любых комментариев и помимо воли принимая положение таким, каково оно есть.

Не хотелось бы показаться нескромной, но мне казалось, что я вполне выдержу сравнение!

Наша старшая сестра Екатерина также не устояла перед чарами Александра; решительно, он вносил губительный раскол в семейство Гончаровых…

Отныне у меня появились две соперницы: мои собственные сестры!

Екатерина была тихой и скромной; она не обладала взрывным жизнерадостным характером смешливой Александры. Екатерина любила Александра молча, в тени.

А раз уж она не могла проявлять свою пылкую любовь, то превратилась в наперсницу и больше не покидала меня ни на шаг. Всякий раз, когда мы с Александром собирались выйти в свет, будь то на бал или на концерт, она предлагала сопровождать нас; мои возражения показались бы странными. Когда я задумывала идиллическое свидание с Жоржем Дантесом, Екатерина так или иначе настаивала на своем присутствии, даже во время наших верховых прогулок.

Что до Александры, я заметила, что взгляды, которые она бросала на Александра, более не приличествовали поведению девушки с одним из моих поклонников.

У меня зародились сомнения, но не было ни одного серьезного доказательства до того дня, когда наша горничная, питавшая ко мне особую привязанность и преданность, попросила о личном и секретном разговоре.

Первым делом я подумала, что она забеременела, а ее семья ничего и знать не знала. От меня не укрылось ее крайнее смущение.

– Мадмуазель, – сказала она, – мне очень неловко, но я должна сделать вам одно признание первостепенной важности.

– Я уже поняла, Ольга, – сухо сказала я. – Сколько уже месяцев?

– Неделю, мадмуазель, – отвечала она.

– Как, вы знаете уже неделю! И вы уверены?

– Да, совершенно, мадмуазель, и я принесла вам доказательство.

Я была ошеломлена, однако ждала «доказательства».

Если она не была в положении, значит, вполне вероятно, что нужда в деньгах вынудила ее украсть у меня какую-то вещь…

– Не тратьте мое время, Ольга, я вас слушаю, в чем дело?

– Так вот, мадмуазель, – заговорила горничная, ломая пальцы, – служанка, застилавшая постель Александры, этим утром нашла в простынях пуговицу от панталон господина Пушкина, вот она!

Я молча взяла пуговицу.

– Спасибо, – наконец, промолвила я, стараясь ничем не выдать своих чувств. Однако эта находка не оставила меня равнодушной. – А пока попрошу вас не предавать огласке случившееся; это женские дела, и они должны остаться между нами, – добавила я, посылая ей заговорщицкую улыбку. – Передайте это также и служанке.

– Конечно, – ответила Ольга, – клянусь своей честью, даю слово женщины!

У меня мелькнула мысль, что такая клятва звучит не слишком убедительно… Напоминало шутку о женском умении хранить секреты, которую как-то рассказал Александр.

Один русский дворянин решил проверить, насколько можно доверять жене, и сообщил ей секрет, настоятельно попросив не разглашать его, поскольку речь шла о чем-то крайне личном: у него на ягодице вырос кустик зеленого горошка! Она поспешила поделиться этим со своей лучшей подругой, а та со своей… Когда история вернулась к нему, то ему приписывался целый огород!

Этот анекдот на какое-то мгновение развлек меня, но я начинала понимать всю чудовищность открытия горничной. Однако я так никогда и не заговаривала об этом ни с Александром, ни с Александрой.

– Здравствуйте, Наталья Ивановна, мое почтение, как ваше здоровье? – поинтересовался Александр.

– Спасибо, хорошо, – ледяным тоном отозвалась мать.

– А ваши чудесные дочери? – веселым тоном продолжил Александр.

– Спасибо, хорошо, – тем же нелюбезным тоном ответила мать.

– Я не вижу очаровательной княгини Натальи, – добавил он.

Услышав слово «княгиня», мать ошеломленно глянула на Пушкина; она едва не впала в панику! Неужели он узнал, с тревогой спрашивала себя мать.