Тайный дневник Натальи Гончаровой

– Почему вы называете ее «княгиней»? – делано невинным тоном удивилась она.

– Ну как же, – рассмеялся Александр, – ведь ей суждено княжить в моем сердце!

Но в ту же самую секунду, когда он постарался найти забавное объяснение, Александр понял смятение матери. На самом деле во время своей ссылки в родовом имении он регулярно получал известия из Санкт-Петербурга… в том числе о семье Гончаровых. Он в точности знал, что князь Мещерский пребывает в засаде… отсюда и взялась его шутливая оговорка! Наполовину успокоенная, мать выдавила гримасу вместо улыбки. По сегодняшнему случаю она сменила наряд: обычно такая элегантная, иногда даже с избытком в старании обогнать настигающие ее годы… сейчас она облачилась в строгое черное платье почти до пят. Чужак мог подумать, что она носит траур из-за какой-то личной трагедии.

– Путешествие утомило меня, – сказал Александр. – Дороги по-прежнему опасны, мне пришлось четыре раза менять колесо у коляски; лошади были совершенно без сил. Но все это не представляет интереса; простите, что досаждаю вам ненужными подробностями. Я расскажу обо всех своих злоключениях, но после полного одиночества в Болдино я испытываю настоятельную потребность говорить о чем угодно.

Ему бы следовало сказать «с кем угодно», но он вовремя придержал язык, не совершив непоправимой ошибки.

– Понимаю, – холодно и по-прежнему нелюбезно заметила мать.

– Но я не терял времени, пока эта ужасная эпидемия холеры, унесшая сотни жизней, держала меня в заточении; я даже воспользовался этим бедствием.

– Каким образом? – весьма заинтригованная, спросила мать.

– Я написал «Пир во время чумы».

Едва он произнес эти слова, как появилась я.

Я сильно закашлялась, дабы привлечь внимание; он поднял глаза, удивленный моим нелепым облачением. Несмотря на мое вышедшее из моды поношенное платье бедной служанки, я медленно и величественно спускалась по лестнице, ведущей в гостиную.

Я сумела взять реванш; двигаясь подобным образом в этом смехотворном, обветшалом, почти жалком платье, я придавала ситуации нелепый, почти шокирующий оттенок: бедная Золушка идет на встречу со своим прекрасным принцем!

– Как оригинально, – сказала я. – И в чем сюжет?

Мать грубо меня оборвала:

– Лучше распорядись о чае господину Пушкину, – резко велела она.

Приятную обстановку создала моя мать!

Однако Александр оставался весел и делал вид, что не замечал ни демонстративно сварливого настроения матери, ни давящей атмосферы, которую она распространяла.

– Что ж, – начал Александр, – дело происходит в Лондоне в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, во время Великой Чумы, убившей тысячи человек; я провожу параллель между нашей эпидемией холеры и лондонской чумой. В том самом году, когда чума опустошает Лондон и смерть бродит меж домами, однажды вечером компания друзей собирается вместе; они едят, пьют и веселятся; внезапно появляется священник… Вы узнаете, что было дальше, когда прочтете мою историю, – прошептал Александр загадочным тоном.

Поначалу казалось, что Александр меня не узнал в моем удивительном облике. Однако он не сказал по этому поводу ни слова.

Столкнулись две невидимые стратегии: одна – Александра, чьей явной целью было довершить свою победу и окончательно покорить меня, а другая – матери, которая, напротив, стремилась навсегда отвратить претендента Пушкина, мешавшего в охоте за сокровищем, коим являлся князь Мещерский.

– Господин Пушкин, я полагаю, что лучше немного повременить и не торопить события; Наталья еще очень молода, дадим ей время немного повзрослеть.

Александр повернулся ко мне, я со своей стороны не ожидала, что он воззовет к моему мнению:

– А вы, Наталья Николаевна, что об этом думаете?

– Маменька, без сомнения, правы, – сказала я, стыдливо потупив глаза; я хорошо усвоила урок.

Но Александр совершил столь долгое путешествие не для того, чтобы получить от ворот поворот, ведь первое, что он сделал по приезде в Санкт-Петербург, – это нанес визит семейству Гончаровых.

– Наталья Ивановна, не найдется ли у вас чего-либо, чтобы нам согреться?

– О, покорнейше прошу меня простить, я пренебрегла своими обязанностями хозяйки!

Мать поспешила принести коньяк и бутылку «Массандры»; Александр обильно угостился и заговорил как заправский адвокат – громко и красноречиво, бурно жестикулируя.

Внезапно он бросился к моим ногам и продекламировал стихи, в которых выражал свою пламенную страсть:

– Наталья, – протянул он руки ко мне, – вы солнце моей жизни… звезда моих ночей… Вы моя муза… Я не могу жить без вас; за время моего отсутствия я понял, что вы средоточие моего бытия!

Мать, слегка опешив и встревожившись, забилась поглубже в кресло; она, еще час назад занимавшая все окружающее пространство и полностью державшая ситуацию в своих руках, теперь превратилась в простую зрительницу, которая, не веря глазам своим, смотрела на разошедшегося Александра!

Устрашившись его патетического тона, мать поняла, что он значительно переборщил с питьем, однако застыла, не говоря ни слова.