− Сейчас-сейчас… − мучительно соображала я, как мальчик в фильме «Тайна двух океанов». − Раздали билеты, по рядам ходили и раздавали. Мы заполнили бланки и вписали туда номера билетов. Нет. Вроде билеты просто сдавали… − я вообще-то всегда всё помню ясно, а что касается экзаменов почему-то путалась, плохо помнила, но напрягла мозг: − Да, просто сдавали. Там стопка была билетов с заданиями.
− Та-ак. Не вспомнишь, Тоня, номера своих билетов?
− Н-нет. То есть… Один – помню, очко. – с цифрами я «дружила» всегда.
− Двадцать один?
− Да.
− А другой?
− То ли семь, то ли девять. Так вот же – на копии… − я присмотрелась и обалдела. Лист был заполнен не моим почерком, но очень на мой похожим. И цифры я писала по чертёжному, а там цифры были двадцать два и три – точно не мои, прописные.
− Ну что, Антонина?
− Это не мой бланк! У меня билеты двадцать один, и девять или семь.
− Твой.
− Почерк не мой.
− Паспорт, номер паспорта твой?
− Номер паспорта мой, имя моё, номер билета в заявке не мой…
− Слышишь? − обратился молчаливый к разговорчивому. – Так я и знал.
– Нам сказали, Антонина, что ты исполняла работу на тему…
− Лесопилка в цвете и монохром, и второй билет – три угла и…
− Четыре комнаты?
− Да: три угла – четыре комнаты.
Разговорчивый стал листать в своём телефоне:
− Это Лесопилка – задание номер двадцать один, а три угла и четыре комнаты – задание номер семь. Всё верно. Двадцать второе задание: Огни большого города; задание под номером три − пять маленьких призм. Тебя оценивали не по твоим заданиям.
− Бабушка! Ты слышишь? Ты видишь?
Бабушка протёрла очки и внимательно осмотрела копию:
− Скандал, однако! Безобразие! – сказала она. – Несправедливость какая, Тонечка! Ты такую «ча» в жизни не писала.
− Бабушка! А двойка какая позорная, с грудью изогнутой!
− Но старались, согласитесь, повторить почерк?
− Послушайте, товарищи. Это подсудное дело, – развела рукой дым бабушка. – Девочка вытащила…
− Ей раздали, Алевтина Михайловна, раздали.
− Да. Ей дали билеты, и подменили заявку, чтобы если апелляция, свалить на нераскрытие темы.
− Вот и мы о том же, − сказал разговорчивый. – Он курил неторопливо, наслаждаясь. Видно было, что он курильщик со стажем, а сейчас себя ограничивает. Я по дедушке это знала. Он иногда, когда бабушка уходила к соседкам, позволял себе лёгкие сигареты и каламбурил – лёгкие для лёгкого, крепкие для лёгких.
− Если Антонина Александровна согласится, нам предстоит операция по пресечению данного безобразия.
− Что за операция? – испугалась бабушка, она собиралась положить сигарету в пепельницу, но передумала и ещё раз затянулась.
− Операция следующая. Мы готовим Тоню к экзаменам и она в следующую приёмную кампанию подаёт документы в вузы, которые мы ей укажем, ну и гарантируем поступление в любой из них.
− Мне не надо гарантировать. Я сама поступлю. Я просто в пробку в последний день попала…
− Ну а мы гарантируем тебе первую волну, − сказал молчаливый.
− Не надо.
− Тоня! Мы тебя подготовим. Ты сдашь все свои рисунки и композиции на максимум и честно. Нам нужно от тебя только согласие на поступление в нам нужные места.
− Мы с тобой заключаем договор, − добавил молчаливый. – Ты будешь таким подставным абитуриентом для наших целей. А в своё место поступай сама. Мы помогать не будем.
− Но в течение года подготовим, − добавил теперь разговорчивый.
− Повторюсь. Это хорошо оплачивается – заметил молчаливый, − он только сейчас зажёг сигарету, пододвинул к себе бабушкину пепельницу, хотя рядом с ним стояла чистая. – Всё официально, Алевтина Михайловна, налоги и отчисления в пенсионный фонд. Неделя на размышление, и если вы откажетесь, будем рассматривать другую кандидатуру.
− И много кандидатур?
− Мы не имеем права раскрывать информацию, но по секрету вам, в память о заслуженном вашем супруге, докладываю, что в эту приёмную кампанию организация получила порядка трёхсот жалоб абитуриентов на несправедливость оценки внутренних творческих испытаний.
− Это по стране?
− Это по Москве, Алевтина Михайловна.
− Наверное это много? – спросила я.
− В прошлом году было пятьсот. Работа ведётся, понимаешь, Тоня? В этом году почти вдвое меньше жалоб. Не без нашей помощи порядок не стабилизируется.
− Я считаю, − сказала бабушка. − Они узнали, чья Тоня внучка и так отомстили.
− Но это недопустимо.
− Недопустимо. Но хотя бы мотив понятен.
− В дедушкин я поступать точно больше не буду, − заявила я. – Я не смогу там учиться после всего.
− Без вопросов, не хочешь – не надо. Незаменимых нет, слышали такую пословицу, Антонина Александровна?
Молчаливый затушил сигарету, не докурив и половины. Гости стали собираться, я уложила папку, закрыла её, молния бесшумно, плавно закрывалась, собачка ползла почти сама.
Тут я стала вспоминать разговоры на курсах; пока рисовали, вокруг часто говорили об универах: там всё куплено, туда не поступить, и так далее. Я не обращала внимания, я не с кем особенно и не общалась, потому что со мной никто особенно не общался…