Тайный заговор Каина

Выражение лица у него было хмурое, глаза скользили с предмета на предмет, смотрели невидяще, как будто были повернуты внутрь. Делакорте вспоминал и сразу же давал оценку своим воспоминаниям. Это давалось ему нелегко.

— Я слушаю, — прервал я молчание.

Он встрепенулся, посмотрел на меня пристально, но все равно как-то со стороны, словно пытаясь понять, кто я и кем был для Лилиан.

— Это потом я понял, что для Лилиан вы были чем-то вроде талисмана. Живой талисман… Надеюсь, я не задел ваши чувства? У меня не было такого намерения, извините. Итак, талисман. Лилиан цеплялась за вас, как цепляются за самые светлые воспоминания своего детства или юности. Эти бурные, чудесные послевоенные годы, ее молодость, не так ли? Я могу это понять. У меня тоже есть воспоминания, которые я лелею в себе всю свою жизнь.

Тут мне пришлось выдержать еще одну длительную паузу. Я вспомнил стену, залитую кровью, в доме знаменитого оперного баритона, весельчака и шутника Гомера Барлоу, которая так шокировала его гостей. Вспомнил фотографию Камплоха из его же коллекции. Усилием воли я заставил себя вспомнить те немногие кадры из фильма, увиденные мной в кабинете Парадина, то немногое, что смогли выдержать мои нервы. Интересно, какие воспоминания так лелеяла память профессора Делакорте.

Я терпеливо ждал, пристально всматриваясь в лицо своего собеседника. Наконец мне это надоело. Я задвигался, привлекая к себе внимание Делакорте. Он взглянул на меня удивленно, как будто вдруг поразился, что находится не один. Тем не менее ему ничего не оставалось, как продолжить рассказ.

— Я ревнив, очень ревнив, признаюсь в этом. Но как ни странно, я ревновал Лилиан не к вам. Были и другие мужчины, и у меня есть доказательства. — Он приблизился ко мне. — Выслушайте меня внимательно, прошу вас. Лилиан звонила вам вчера вечером. Не возражайте мне, я это знаю точно. Фрау Талер рассказала мне. Вы спасли жизнь Лилиан, я этого никогда не забуду. Моя любовь к ней весьма глубока и дает мне право говорить с вами об этом. Меня сейчас арестуют, но я пробуду в тюрьме недолго.

Его манера речи напоминала речь генерала, победившего в сражении. Он говорил с упорством и многоречиво о своих чувствах к Лилиан, о необходимости защитить ее…

— Вы будете покровительствовать ей, когда меня не будет, не так ли? Могу я на вас положиться?

Что это было? Наивность? Лицемерие? Нет, вряд ли. Скорее всего это было проявление властолюбия. Однажды он обладал властью, но потерял ее. Он говорил то, что думал. Его ничуть не интересовали мои чувства. Я понимал — они не представляют для него опасности. Я невольно восхищался его хладнокровием.

— Вы можете положиться на меня, — сказал я. — Я никогда не оставляю Лилиан в трудную минуту.

Он схватил мою руку и начал ее трясти.

— Благодарю вас, герр Марк.

Какой-то кошмар! Да, так и было. Боже мой, что случилось с Пьером? Куда подевались эти проклятые полицейские?

— Как вы узнали, что вас должны арестовать? — спросил я почти машинально.

— По радио в автомашине, дорогой друг. Уголовная полиция всегда просит граждан оказать ей помощь в задержании. — Он засмеялся, отчего все его лицо расправилось и буквально засияло, а в уголках глаз и рта образовались морщинки-лучики, придавшие его лицу насмешливое выражение. — И тогда кто-то обязательно хочет помочь, а кого-то никак не могут поймать! — Неожиданно он прервал смех и спросил: — Вы любите Бетховена? Девятую симфонию?

— Как вы узнали…… — Я уже перестал удивляться осведомленности Делакорте и спросил почти машинально.

— Опять фрау Талер… И детективы. Вы заметили отсутствие строчки в четвертой части. Вам действительно так сильно нравится Девятая симфония Бетховена?

Черт побери, мне действительно нравилась Девятая! И я не собирался этого скрывать!

— Значит, я был прав. И я намерен подарить вам партитуру. Думаю, вы не откажетесь…

— Нет, я не смогу принять…

— Я вас прошу! Разумеется, вы примете! После всего, что вы сделали для меня. И еще сделаете в будущем.

— Что вы хотите этим сказать?

Прищуренные светлые глаза профессора уставились на меня. В его взгляде было удивление и одновременно насмешка.

— Ну как же… Лилиан… Вы же обещали.

Он замолчал. Из банкетного зала публика стала стекаться в главное фойе. Разгоряченная спиртным, разодетая публика. Впереди поспешно шли Пьер и два полицейских офицера. И, кажется, они не спешили. Полицейские чувствовали себя неуверенно, вероятно, были напуганы — толпа вела себя буйно.

— Все, — сказал Делакорте и допил арманьяк в своем бокале.

Я увидел атлетически сложенных, суровых на вид молодых стражей порядка в черных рубахах, черных плисовых шортах и в белых до колен гетрах. Парни пытались окриками сдержать толпу. Портье отеля поспешно пробежал к телефону. Полицейских оттесняли в бар. Позади них я рассмотрел красные, возбужденные, искаженные ненавистью лица, которые кричали:

— Руки прочь от профессора!

— Только попробуй сунься, свинья, мы разорвем тебя на куски!

— Заткнись, мы не в Америке!

— Так почему вы его не арестуете, лентяи?