Таёжная повесть

Скинув в прихожке рюкзак, он внес собаку в дом и положил на еще теплую плиту. Потом зажег керосинку. Где-то была иголка и капроновые нитки. Не хватало света, но другого не было. Руки тряслись от усталости. Он достал самогонку и отхлебнул два глотка, даже не почувствовав её крепости, потом обработал рваную рану пропитанной самогонкой тканью. Этого можно было и не делать, процедура лишь придавала ему уверенности в том, что Михаил никогда не делал. Но это не останавливало его от задуманного дела. «Взялся за гуж, не говори, что не дюж».

Он зажёг керосинку, потом нашёл в кладовке широкую доску, вместо настила. Однажды ему довелось видеть как оперируют собаку. Её привязывали. Он так и сделал, притянув и голову, и лапы к этой доске. Кобель совсем не сопротивлялся, и лишь один раз визгнул от боли, едва прикусив Мишкину руку. Почти в полной темноте, чуть ли не на ощупь он зашил развалившиеся края шкуры; буквально пришил ногу. Собака вела себя достойно, и только поскуливала, когда Мишаня затягивал нитку. Это был молодой кобель, простая дворняга, каких бегало немало по деревням. Одни их собирали для своры, чтобы травить зверя, другие на откорм, были и такие. Ему был нужен только друг. Он так и оставил его на плите, опасаясь, что пёс околеет в нетопленой избе.

Мясо пришлось носить всю ночь, благо, что луна всегда оставалась на небосклоне, просвечивая сквозь облака, и давая предметам четкие контуры и тени. Уже на четвертый раз, когда на месте убийства ничего не осталось, кроме шкуры и требухи (голову с рогами он спрятал), на его тропу вышел медведь. Это был полуросток, уже не пестун, но ещё не взрослый. Зверь почуял запах крови и пришёл на пир ко времени. Крик ворон и падающие с рюкзака капли крови привлекли его к месту.

– Чего тебе? – негромко, но с угрозой произнес Мишка. Он остановился. Придумывать было особенно нечего, надо было просто стоять и ждать. Если бы не Куцый, неизвестно, чем бы закончилась его встреча с косолапым бродягой. Недоделанным человеком, как ему порой казалось. Слишком часто доводилось Михаилу встречаться с этими лесными людьми, и всё больше склонялся он к той мысли, что от всего таежного народа медведь всё же отличается, а значит, и относиться к нему надо соответственно. Залегать ему было не время. По его раздутым бокам было видно, что медведь был не голоден, но кто же устоит от такого соблазна? Зверь топтался на одном месте и втягивал воздух. Он тоже был растерян, быть может, впервые встретив на своей тропе человека. Конечно же, он чуял свежее мясо, и, скорее всего, именно этот запах притянул его к месту, где лежали остатки разделанного изюбря. Даже в темноте было видно, как внимательно смотрит зверь на вторгнувшегося в его владения чужака. Как изучает все его слабые стороны. Втягивая запах человека, медведь шипел, как змея, но стоило ему сделать несколько шагов, как Куцый раскрыл свою пасть и бросился в атаку. Не ожидая такого поворота событий, медведь рявкнул и в один прыжок исчез в чаще. Михаила поразила быстрота и проворство зверя. Еще больше поразил его Куцый, скрывшийся вслед за медведем в черном лесу. Ему стало страшно и обидно. В мыслях он похоронил щенка. Слышался шум ломающихся сучьев и лай Куцего. Потом снова воцарилась тишина, но теперь уже гнетущая и гибельная, в которой Михаил почувствовал себя ничтожным и до жути одиноким. Он не стал ни звать, ни ждать щенка. «Если вылезет из переделки, то сам найдет дорогу домой. Если же нет, значит, судьба», – горестно подумал Михаил и поплёлся по уже натоптанной тропе.

Понемногу рассветало. Он прибавил шагу. Первые приступы усталости прошли. Он уже больше походил на робота. Надо было идти. В этом мире каждый выживал, как мог. И получилось так, что один выживал за счет другого.

Когда совсем рассвело, в омшанике уже стояло четыре бачка, доверху набитых присоленным мясом. Куцый никак не выходил из его головы. Его жгла обида: не жили у него собаки. И когда щенок, весь всклокоченный, с языком до земли, появился на пасеке, Мишка готов был целовать его в задницу. Куций лез мордой в лицо и облизывал хозяина, подняв невообразимый визг. Уже на правах полноправного компаньона он крутился под ногами, по пятам следуя за хозяином, сопровождая Мишку на каждом шагу. В довершение всего Куцый обнаглел и залез на кровать.

– Ну-ка, пошёл вон, подлюка! – затопал на него Михаил. Щенок мухой слетел с койки и с писком вылетел в незакрытую дверь. – Я тебе покажу барскую постель!

Куцый уселся посреди двора, облизываясь и виляя хвостом.

Больше всего удручало не чувство смертельной усталости. Спать ему не хотелось. Одиночество. Вот что душило его в эту минуту. Он готов был отдать половину быка, лишь бы поделиться удачей хоть с кем-нибудь.

Дел больше не было. Оставалось только доползти до кровати и упасть. Мишка постелил в угол телогрейку, оставленную кем-то из лесников, и переложил Рваного на новое место. Слово ему понравилось, и он несколько раз повторил новую кличку, поглаживая пса. Кобель лежал тихо, едва шевеля кончиком хвоста.