Таёжная повесть

Он растопил печь. От долгого его отсутствия колодцы успели основательно остыть. От этого комната наполнилась едким дымом. Он приоткрыл дверь, в которую тут же просунулась хитрая голова Куцего. Михаил пригрозил кулаком, и голова исчезла.

При дневном свете сон не брал. Он лежал и смотрел в потолок. Перед глазами крутились картинки минувшего дня. Он попробовал сочинять письмо другу. Этим надо было поделиться. «Было бы здорово, если бы приехал кто-нибудь из Горного».

Он встал. Звуки шагов гулко отозвались в ушах. Оперевшись о дверной косяк, он высунулся наружу. В доме было уже невыносимо жарко, ему не хватало воздуха. На плите шкворчала в сковороде печенка. Мишка вдруг задумался, не в силах вспомнить, когда успел ее приготовить, нарезать репчатого лука, заправить приправой. Так и не вспомнив, он сел за стол. Только сейчас он почувствовал страшное чувство голода. В отличие от Куцего, он не мог есть сырого мяса, хотя от мороженой печенки не отказался бы. Он свистнул щенку. Тот валялся среди двора и даже не шелохнулся на свист, словно сдох. Мишка заволновался и швырнул в щенка башмак. Кобель вильнул хвостом и опять «сдох». Мишка усмехнулся, вспомнив, как тот охранял добычу от собак: «Вот подлюка, родится же такой».

– У нас сегодня праздник, – обратился он вслух к самому себе. – Эх, жаль, не с кем отметить это дело. Такой случай, – он позвал котёнка и бросил ему косок печёнки. Потом он взял банку и налил до половины в эмалированную кружку. Самогонка была крепкой и вонючей. В ней улавливался запах диких груш.

– Хороша горилка! – похвалил он сам себя. Его передернуло, и он пролил немного на стол, потом достал спички и поджег. Пламени было почти не видно. Он поднес руку и сразу же отдернул. От пойла в животе потеплело. В голове зашумело, и он принялся за свежую поджаренную печенку. Не было ничего вкуснее жареной печенки. Ему похорошело. На душе отлегло, он стал размышлять о смысле жизни и сошелся на мысли, что все не так уж и плохо. Он налил еще: «Пошло, конечно, пить в одиночку». Он ухмыльнулся и посмотрел на свои руки, словно и не было ничего. Ни изюбра, ни медведя, ни своры собак. Он вспомнил, как орал, когда убил зверя: «Жаль, людей не было».

Достав листок бумаги, он стал строчить письмо: «Привет, старина. Хочу поведать тебе о своей убогой жизни…»

Неожиданно накатил смех.

– Надо же, Куцый! Вот подлюка, – он закатился в истерике так, что из глаз выступили слезы. Он вспомнил, как щенок кидался на собак, охраняя добычу. Он отложил листок и вышел из дома. Его слегка покачивало. Куцый уже крутился рядом, залезая мокрой мордой в объятия хозяина.

– Ах ты ж, балбес, – Мишка поднял щенка на руки. Куцый отвернул по-хамски морду и зарычал, заранее зная, что будет драка и его станут ощипывать, как рябчика.

– Скотина ты, Куцый, неблагодарная. – Щенок был единственной утехой среди нескончаемых забот и проблем. Поэтому относился Мишка к своему любимцу, как к человеку.

– Пойдём-ка мы спать, Куцый (щенок стал лизать лицо хозяина), – завтра рано вставать. Сегодня, – поправил он сам себя. – Уже сегодня! Иди к черту, Куцый. Не хочу я тебя злить.

Щенок мягко приземлился на лапы и, отпрыгнув в сторону, присел, задрав трубой хвост. Ему хотелось играть.

В доме стало прохладнее. Он уже ни о чем не волновался и ничего не хотел. Ни вчерашний, ни завтрашний день нисколько не заботили его. Он просто жил. «Письмо после, когда все наладится. Когда будет о чем сказать, а то, что было, – это все неважно». Уже в полудреме он скинул сапоги и завалился в одежде поверх одеяла, предоставив охранять свой сон своим друзьям.

Долгая зима осталась позади. Длинные, сумрачные вечера промелькнули, как один. За это время он несколько раз побывал на пасеке. Рваный быстро поправлялся и, оставив после себя неровный след, подался в деревню, к своим. Некоторое время Мишаня ходил огорчённым, словно его предали, но потом подумал, что кобель поступил как и следовало ожидать. Свои есть свои. Да и лишним был пока в его мире, чужим. Другое дело Куций, вскормленный из рук, и преданный до гробовой доски.

Остались позади курсы пчеловодов в областном центре.

Удалось много. На весну уже лежал и ждал своего часа сахар. Мишка умудрился даже выбить квартиру с телефоном в райцентре. И хотя бывал в ней редко, карман она не давила. Правда, под окнами возвышалась кочегарка с кучей угля, размерами с египетскую пирамиду, но это его мало пугало, как и слой угольной пыли на подоконнике. К началу сезона ему опять крупно повезло. Освободилась соседняя пасека, как раз та, где он составил на зиму своих пчел. Это было очень кстати. Где бы Михаил ни появлялся, всюду видели его широкую улыбку. По такому случаю он даже бросил курить.