Так было. Бертильон 166

Карлос поднялся с постели. Голова была тяжелой, тело вялым. Подошел к шкафу и, достав из кармана ключ, открыл дверцы. В среднем ящике в глубине, рядом с пистолетом и фотографией большеглазой девушки, лежала бомба. Из трубки торчал фитиль.

Услышав шаги матери, он быстро закрыл шкаф. Спрятал ключ в карман.

Как только мать отправилась искать отца, Ракель вышла из дому. Даже не убрала комнату — надо было торопиться. Еле успела провести щеткой по волосам и отряхнуть платье.

За отца она не волновалась. Что могло с ним случиться? Старик шарахался от всего, что пахло революцией. Правда, иногда арестовывали и убивали людей, ничего общего с революцией не имевших, но только молодых. Для приверженцев Батисты молодость была вроде раковой опухоли, которую они стремились уничтожить. Но отца никак нельзя было принять за молодого. Наверное, пошел с дружками куда-нибудь промочить горло. Она хорошо его знает. Мало ли было таких случаев! Не придет обедать, выпьет с приятелями, и пошло! Возвращается вечером с больной головой, как ни в чем не бывало. Цыкнет еще на мать, пристающую с расспросами:

— Ну, хватит, старушка! Я гулял с друзьями.

— Что же вы делали весь день?

— Говорили. Искали выход.

Потом садится и читает газету, которая публикует лишь скандальную хронику и липовые сводки Генерального штаба. «Искали выход». Как будто ромом и болтовней можно свергнуть Батисту!

Отец и его приятели уединялись обычно у кого-нибудь на квартире. Чтобы, мол, не подслушали осведомители… Но и там они не говорили об арестах, пытках или трупах, появляющихся на дороге в Кобре или Пунта-Горду. Нет. Все, что пахло кровью, не затрагивалось в беседах. Их волновало то, что вечером нельзя сходить в кино, а ночью прогуляться, огорчало, что нет карнавалов и что рождественский ужин проходит в невеселом молчании. «Так жить больше нельзя. Надо искать выход». Но отец никогда не говорил, что надо делать, и однажды она его прямо спросила об этом.

— Что-нибудь… — ответил он. — Надо как-то изменить…

Может быть, под этим «как-то» подразумевалось трусливое терпение, покорность зверским бесчинствам Батисты! Нет уж!

Конечно же, с отцом ничего не случилось. И обыск у них — простое совпадение. Вернется, наверное, к пяти. И мать вернется часа через два, когда устанет. Напрасно она отправилась на эти поиски. Впрочем, может быть, даже лучше. Все равно не нашла бы себе места от беспокойства, обедать не смогла бы, пока отец не вернется. Пускай ее…

Ракель шла по улице быстро, а мысли в ее голове плелись медленно, еле-еле. В руке трепетал на ветру белый платок.

Пока она шла своим кварталом, ей то и дело приходилось отвечать на приветствия соседок, стоявших у дверей домов и раскрытых окон. Сегодня ее приветствовали осторожно, негромко. Никто не заговорил с ней об обыске, хотя наверняка все знали о нем. Ведь полицейская машина стояла перед домом около часа, да и шум при обыске подняли такой, что переполошили весь квартал. Конечно же, соседи все знали. Хороший народ — они часто помогали чем могли, хотя и старались делать это незаметно. Соседи всегда все видят и все знают. Если бы они не умели молчать, и она и ее друзья уже давно были бы арестованы.

Проклятые псы Батисты все перевернули вверх дном. Разбили любимый кувшинчик из ароматической глины и зачем-то — статуэтку богоматери. Им всем хватит работы до поздней ночи. Отец будет недоволен, но что поделаешь? Он, конечно, станет ворчать, что это из-за дочери к ним пришли с обыском, что она, должно быть, в чем-то замешана. Но будет ворчать тихо, чтобы никто не слыхал. Статуэтку и кувшинчик уже не склеить, а вот матрацы придется зашить, не спать же им на полу. В Сьерре другое дело, там можно спать на земле. Там человек свободен. Интересно, как он чувствует себя, вдыхая полной грудью воздух свободы, вдали от этих бесчинств? Какова жизнь там, где нет пыток, полицейских, доносчиков? В руках оружие, в мыслях свобода. Роландо обещал, что уже скоро. Когда же? Вот она и пришла. Вовремя или опоздала?

На двери висел массивный бронзовый молоток. Девушка дважды сильно стукнула им. Потом огляделась. Тихая улица была пуста.

Дверь открыл Роландо Синтра.

— Наконец-то, — сказал он с облегчением.

Мельком взглянув на него, девушка прошла в комнату, где сидели двое молодых мужчин. Один был в майке, позволявшей видеть развитые мускулы его плеч и рук. Другой нарядился в яркую красно-желтую рубашку, синие пижамные брюки и самодельные туфли на подошве из шины. Оба были взлохмачены и очень походили друг на друга. Они молча уставились на девушку.

— Ну как? — тревожно спросил Роландо, входя следом.

— Приходили, — ответила она. — Каньисарес, собственной персоной. Все разворошили, свиньи, но ничего не нашли.

— Я боялся, что тебя задержали.

Парень в майке поднялся и взмахнул руками.

— Не стесняйся, старина! Обними и поцелуй ее, — рассмеялся он. — Ну и психовал же ты!

Роландо подошел к девушке. Они неловко обнялись и поцеловались.

— Только и твердил: «Что, если убьют ее? Если отнимут у меня?» — передразнил парень в пижамных брюках.