Все равно все это было очень красиво и необычно. Вообще весь участок был очень приятным — лесистым, с цветочными газонами, с большими грядками клубники, с замечательными кустами сирени перед домом.
Как выяснилось, участок занимал тридцать соток. Хозяйка дома, полненькая женщина небольшого роста, была вдовой капитана первого ранга, строившего эту дачу. Она рассказала нам, что Колосково — так называемый генеральский поселок и возник на месте старой финской деревни, от которой после войны остался только один каменный дом. Он и до сих пор стоит неподалеку.
Генералам здесь давали пятьдесят — восемьдесят соток, а полковникам и капитанам первого ранга — по тридцать.
— Поэтому в поселке живет мало народа, и покой здесь ничем не нарушается. Можно прожить все лето, и за это время встретить трех-четырех человек.
О чем еще можно было мечтать?
Нам все нравилось, и только показалось, что около дома почему-то стоят три одинаковых туалета, покрашенных в разные цвета. Лидия Ивановна повела нас к озеру, которое оказалось совсем рядом — в каких-то двухстах метрах от дома. На берегу озера каждый хозяин соорудил свои мостки. Около мостков покачивались лодочки. Озеро оказалось громадным, с тремя большими необитаемыми островами, покрытыми громадными деревьями.
Такая комбинация замечательной природы с элементами необычной в те годы частной собственности, да еще и тишина и покой, произвела на нас такое впечатление, что мы не торгуясь (все равно торговаться мы не умели) согласились с условиями Лидии Ивановны и поехали с ней в Петрозаводск для оформления документов. Правда, чтоб хватило денег, нам пришлось добавить к гонорару за памятник Ленину деньги, полученные от продажи нескольких маленьких фарфоровых яичек Фаберже, которые великая княгиня Ольга Александровна дарила на Пасху Викиной прабабушке.
В Приозерске какой-то мрачный чиновник объяснил мне, что, поскольку я не являюсь генералом, ни даже полковником, мне разрешается приобрести только пятнадцать соток вместо тридцати.
Трудно было с этим поспорить: во время войны я действительно воевал солдатом и только к концу дослужился до сержанта. До генерала мне было далеко.
Но нам хватило и пятнадцати. Это было все равно почти в три раза больше, чем давали в дачных кооперативах, где дачники живут, как в больших коммунальных квартирах, ругаясь друг с другом через забор.
Потом мы поехали с пока еще хозяйкой дома в Ленинград, для того чтобы завершить операцию и передать Лидии Ивановне деньги.
Наверное, у меня был очень подозрительный вид, потому что она все время смотрела на меня с недоверием, видимо, боясь, что я возьму документы, а деньги ей не отдам. Для того чтобы обезопасить себя, она разработала какую-то, сейчас уже не помню какую, сложнейшую систему передачи денег и документов. Помню только, что все это происходило в сберкассе на Большом проспекте Петроградской стороны.
Когда все было благополучно завершено и обе стороны остались довольны друг другом, я решил проявить галантность и пригласил Лидию Ивановну и Вику в соседнее кафе, чтобы отметить это событие. В кафе я сунул руку в карман и обнаружил, что у меня не осталось ни копейки денег. Я забыл, что потратил их в Приозерске при оформлении документов, заплатил за бензин и за пирожки, которые мы ели по дороге.
И наконец началась наша непростая дачная жизнь. Наш сосед по участку — пожилой симпатичный человек Кузьма Степанович Назаров, бывший капитан первого ранга и, к моему удивлению, человек абсолютно не пьющий и не курящий, — поставил свой дом в Колосково одним из первых, и поэтому он мог наблюдать за строительством дома, который теперь стал нашим.
Он рассказал нам много интересного. Оказывается, хозяину нашего дома — человеку небогатому — хватило денег только на то, чтобы поставить сруб, накрыть сруб крышей и прибить половые доски (на черный пол у него денег не хватило, к нашему большому сожалению). Крышу он накрыл ржавым старым железом, которое подбирал на строительных площадках в тех местах, где разбирали дома.