Такая долгая жизнь. Записки скульптора

В отличие от этого секретаря Шилль был человеком скромным и порядочным. Он очень много сделал для Дрездена. Центр города при нем преобразился, появились пешеходная улица, фонтаны, дворец культуры, восстанавливались замечательные памятники архитектуры Дрездена. Немцы жили намного лучше, начиная от изобилия товаров и продуктов в магазинах и кончая чистотой и благоустройством улиц и домов.

Мне это было особенно заметно, поскольку Ленинград в те годы находился в крайне запущенном состоянии.

Как-то заместитель Шилля, Вернер Квайзер, приехал в Ленинград и зашел к нам в гости.

— Ты знаешь, что у тебя в парадной двери выбито одно стекло? — спросил он.

Я знал об этом уже целый год, но не подал вида.

Через пару месяцев Квайзер с какой-то делегацией приехал в Ленинград и опять пришел к нам домой.

— Стекло так и не вставили, — возмущался он.

Стекло не вставляли еще лет десять, а потом просто забили дырку фанерой. В Дрездене такое было невозможно.

На память приходит анекдот о немецкой педантичности. Француз, англичанин и немец приговорены к казни через гильотину. Их последнее желание: француз желает бокал вина. Выпивает — и в гильотину головой. Нож гильотины застревает, казнь отменяется. Француз помилован. Англичанин напоследок желает выкурить трубку. Выкуривает — и в гильотину. Нож опять застревает. Англичанин помилован. Последнее желание немца. «Нет! Вы сначала приведите в порядок гильотину», — говорит он.

Разные люди встречались мне в Дрездене. Это были и руководители города, конечно же, и художники, и строительные рабочие, которые сооружали леса вокруг памятника, и просто жители города. Но основное ощущение, которое осталось у меня после достаточно долгого пребывания в Дрездене, — это то, что мне ни разу не пришлось ощутить, что это те же самые немцы, против которых я воевал всего семнадцать лет назад.

На бывшей Австрийской площади, где мы монтировали памятник, для обработки гранита нам приходилось пользоваться специальной горелкой. Температура пламени, вырывавшегося из горелки, достигала восьмисот градусов, мгновенно нагревался верхний слой гранита, который от разности температуры с основной массой легко отскакивал от блока. Это позволило быстрее обрабатывать гранит, чем вручную, используя обычный инструмент. Однако при работе горелки раздавался оглушительный шум, сравнимый разве что с шумом реактивного двигателя самолета. Для того чтобы не беспокоить жильцов, возвращающихся с работы около пяти часов вечера, мы обещали заканчивать работу с горелкой в четыре часа дня. Кроме того, администрация города повесила в парадных близлежащих домов объявления с просьбой отнестись с пониманием к временным неудобствам, связанным с установкой памятника. Естественно, что с присущей нам безответственностью и стремлением быстрее завершить монтаж памятника мы заканчивали работу намного позже.

Был прохладный дождливый день. Вся бригада гранитчиков вместе со мной, прикрыв уши специальными наушниками, работала на лесах. Неожиданно меня попросили спуститься вниз. С лесов я увидел пожилую и, как мне показалось, очень сердитую женщину, которая стояла под зонтиком, ожидая меня. «Сейчас начнется неприятный разговор», — подумал я, спускаясь вниз. Женщина держала в руках большой пакет.

— Мои окна, — сказала она, — выходят как раз на площадь, где устанавливается памятник. Сегодня стало прохладно, а вы одеты очень легко. Я решила принести теплые вещи. Это вещи моего мужа. Может быть, они вам пригодятся. Муж мой погиб в конце войны на Восточном фронте.

Это было единственное напоминание о прошедшей войне за все время моего пребывания в Дрездене.

Итак, памятник Ленину был торжественно открыт. Вика как в воду глядела, когда сказала после открытия:

— Не рассчитывай, что памятник будет стоять вечно.

Дальнейшая судьба памятника такова. Наступила перестройка. Начали снимать памятники вождям в России. И в Берлине сняли громадный гранитный памятник Ленину.

Объединились Западная и Восточная Германия, рухнула безобразная бетонная стена, которая разделяла Берлин. Встал вопрос, что делать с нашим памятником Ленину. Были разные предложения.

В журнале «Штерн» (или «Шпигель») я видел вариант проекта, где памятник был разобран на части и живописно располагался на площади. Это должно было символизировать крушение идей Ленина и всего социалистического строя.

Но как-то в Дрезден приехал фабрикант из города Гунденфингена и, как он написал в журнале «Шпигель», сразу же влюбился в памятник. Через некоторое время он разрезал памятник на три части и, заплатив только за транспортировку двести тысяч марок (за такие деньги я бы сделал ему новый памятник), перевез его в свой город, где снова смонтировал и установил в своей усадьбе.

Как-то, когда я был в Мюнхене, я созвонился с этим фабрикантом, и мы встретились в холле гостиницы. Он сидел с приятелем за столиком и пил вино. Спросил меня, что я буду пить. Я заказал чай с лимоном.