Но первая женщина, только что вернувшаяся после того, как отдохнула, набралась сил и вознесла молитвы Йелламме, покровительнице проституток, богине похоти и страсти, снимая с себя одежду, повелела своим коллегам: «Постойте! Посторонитесь». Потом эта женщина, которая первой доверчиво впустила монстра в свою тенистую гавань, в свой укромный уголок, в свое дружелюбное ущелье наслаждения, во второй раз заняла место, по праву ей принадлежавшее. И кто сказал, что в борделях нет места поэзии или справедливости? Как только первые петухи закукарекали в лачугах бедняков, она, начавшая дело, его и закончила. Лохунди Лунд лишь раз пронзительно вскрикнул и со стоном откинулся на кровати, наконец сникший.
На следующий день «Птичник» был закрыт на отдых и восстановление после опустошения, произведенного в его стенах. Но честь его не была посрамлена, поскольку обязательства оказались выполненными, – завершал свой рассказ Пирбхой, протягивая покупателю зеленые треугольнички
Нервничавшие новички знали: то, что жуют они, – не чистый
Первые же воспоминания Густада об этом районе были связаны с амбулаторией доктора Пеймастера, с периодическими визитами в нее с отцом на прививки против оспы, холеры, дифтерии, тифа и столбняка. Насчет последнего отец был особенно бдителен, поскольку Густад проводил очень много времени в мебельной мастерской с дедом: один ржавый гвоздь, говорил отец, может стать причиной того сардонического «столбнячного оскала», который принесет горе всей семье. Чтобы попасть в амбулаторию, они должны были пройти мимо борделя, и Густада интриговали маячившие в его окнах женщины, развалившиеся в ленивых позах. Однажды он спросил у отца, почему они полураздеты. И отец ответил, что это не женщины, а мужчины, играющие в некую игру – вроде тех, которых они видели по пятницам на улицах хлопающими в ладоши, танцующими и просящими милостыню. Но Густад знал, что эти, в «Птичнике», не были
Потом течение лет вынесло Густада на подростковый берег, когда все вокруг кажется более увлекательным, чем уроки. Бывало, они с другом стояли возле женской школы и наблюдали, как девочки играют на лужайке в крикет или совершают бесцельные долгие прогулки. Но их любимым занятием было слоняться возле «Птичника» и слушать байки Пирбхоя про мощь и славу
Теперь, когда подростковый берег остался далеко позади, Густад почти забыл фантастические истории Пирбхоя. Но каждый визит к доктору Пеймастеру, который приводил его в памятные места, сквозь годы воскрешал в памяти сплетавшиеся вместе болезни и запретные удовольствия. Пока он вел за руку свое больное дитя в амбулаторию, поток, несший его от одного воспоминания к другому, внушал ему глубокое отвращение.
Четвертым заведением в окру́ге, которое никогда не меняло рода своей деятельности, разумеется, была амбулатория. Если не считать кратковременной, нецелесообразной, как выяснилось, замены старой вывески доктора Лорда на новую, доктор Пеймастер не терпел никаких перемен. В силу особого местоположения его практики пациенты и их недуги четко делились на четыре группы. Первые – жертвы производственных травм. Механики регулярно приходили к нему с оттяпанными пальцами, завернутыми в газету, и стоически ждали помощи в очереди, словно на почте – чтобы отправить посылку. Мастеров по ремонту радиоаппаратуры приносили к нему после поражения электрическим током. И время от времени являлась группа специалистов по окраске автомобилей, чтобы проверить легкие и почистить их от паров краски и скипидара.
Постоянным пациентом был мастер по восстановлению протекторов. Ему не повезло работать как раз напротив «Птичника». С покрышкой, зажатой между колен, и острым инструментом, зигзагами двигавшимся по окружности колеса, он порой засматривался на женщин, развалившихся, расставив ноги, в окнах дома напротив, и когда засматривался слишком долго, инструмент, бывало, соскальзывал.