Такси для ангела

Нож тотчас же нашелся у Ботболта. Ему стоило только отогнуть полу смокинга — и на свет божий явился внушительного вида тесак с костяной, украшенной орнаментом ручкой. Ботболт, не говоря ни слова, почтительно протянул тесак Чижу.

В следующий момент Чиж полоснул ножом себе по пальцу. И подставил под капающую кровь салфетку. На белой ткани сразу же расплылось красное пятно. Все, с облегчением забыв о трупе, уставились на салфетку.

— Есть еще добровольцы?

— Предлагаете нам сделать харакири? — Теа поморщилась. — В знак цеховой солидарности с покойной? Учтите, читатель нам этого не простит…

— Только ради чистоты эксперимента… — начал оправдываться Чиж.

— Ну, давайте я, — Ботболт протянул ему открытую ладонь. — Ради чистоты…

Чиж как будто этого и ждал. Без всякой жалости (вивисектор и есть! последний романтик городского морга) он обрушился на дубленую кожу Ботболта — и на салфетке появилось еще одно пятно: такое же красное. А я‑то думала, что непроницаемый, желтолицый бурдюк‑Ботболт набит войлоком и по жилам у него течет кобылье молоко!..

Бурятский стоик даже не поморщился. И не задал ни одного вопроса. Ни единого. В отличие от бывшей работницы прокуратуры Софьи Сафьяновой: задавать вопросы, в том числе и риторические, было ее основной профессией.

— Ну, и что вы хотите этим доказать?

— А вот что. Нагнитесь и посмотрите внимательно.

Стараясь не менять положения тела, Чиж приподнял руку мертвой Аглаи и слегка отодвинул ее. И слегка повернул.

— Теперь видите?

Запястье мертвой писательницы было испачкано кровью. Очевидно, она упала прямо на осколок бокала, и тонкая ниточка вены оказалась перерезанной. Порывшись в кармане жилетки, Чиж извлек лупу, состряпанную из самого обыкновенного объектива, и поднес ее к руке Аглаи.

— Видите?

СС, ТТ и ММ по очереди приложились к увеличительному стеклу.

— Порезала руку при падении, — сострила Минна. — Ну и что?

— И вообще неудачно упала, — сострила Теа. — Ну и что?

— Может быть, это стоит классифицировать как попытку самоубийства? — сострила Софья. — Удавшуюся?..

Никто не рассмеялся. Даже Дарья притихла.

— Все дело в цвете, — Чиж облизал порезанный палец. — Для сравнения: вот моя кровь, вот кровь уважаемого…

— Ботболта, — подсказала я.

— Уважаемого Ботболта. Цвет практически одинаков. А теперь сравните его с кровью покойной. Учтите, стекло задело вену, так что кровь по определению — венозная. То есть должна быть намного темнее. А она?

— А что — она? — Осведомленность какого‑то выскочки от «SONY Betacam» стала заметно раздражать Софью.

— Сами видите. Ярко‑алая.

Это была чистая правда: кровь мертвой Аглаи заметно отличалась от крови еще живых Чижа с Ботболтом. Она была гораздо более яркой. Нестерпимо яркой. Яркой до неприличия.

— И что это значит? — осторожно спросила Минна.

— Это значит, что произошло отравление цианидом. Цианид нарушил процесс усвоения кислорода. И кровь оказалась им перенасыщенной. Вот так. Таким образом обстоят дела.

Дела действительно обстояли хреново. СС, ТТ и ММ отползли от тела Аглаи, как от куска испорченного мяса, и разошлись в разные концы зала. Друг на друга они старались не смотреть. Чиж же остался на месте. Он протянул руку к лицу Аглаи и осторожно, кончиком мизинца, снял каплю слюны. Застывшую в уголке рта.

— Вы уверены, что это… яд? — спросила я. Только для того, чтобы что‑то спросить, чтобы наполнить застывший воздух зала хоть каким‑то звуком: даже поленья в камине притихли и перестали трещать, что было уж совсем противоестественно.

— Ну, на сто процентов я утверждать не могу… Но на девяносто девять… Вот если бы у меня под рукой оказался железный купорос… Я был бы уверен абсолютно. И потом, судороги… Локальные красные пятна на шее… Характерно окрашенная слюна. Не слюна даже, а кровавая пена. Совершенно ясно, что воздуха ей не хватило, и она задохнулась. Умерла от удушья. Это — один из самых ярко выраженных симптомов, и он тоже подтверждает… Словом, абсолютно классический, абсолютно хрестоматийный случай отравления цианидом.

— А при чем здесь железный купорос?! — Софья с прокурорской ненавистью посмотрела на гнусного, испортившего всю обедню Чижа. — При чем здесь какой‑то железный купорос, если вы заявляете, что она отравлена! И намекаете на то, что это…

Закончить фразу она не решилась. Произнести вслух «убийство» означало бесповоротно испортить дивный зимний вечер. И не менее дивную зимнюю ночь, которая должна была прийти на смену вечеру. Теперь же на смену вечеру придет не дивная ночь, а вполне прозаичная шайка оперов. Опера наберут понятых из соседней, полусгнившей от пьянства деревеньки. Опера будут топтать паркет грязными ботинками, сыпать пепел на восточные ковры и в кадки с пальмами; опера будут уединяться с участниками трагедии в самых интимных местах особняка и стряпать бесконечные протоколы. И еще неизвестно, чем это обернется, потому что абсолютное алиби имеет только один человек — Аглая Канунникова.

Мертвая Аглая.

— Вы намекаете на то, что это… — Софья сделала вторую попытку. В рывке. Но штанга ей так и не покорилась.