Талантливая мисс Фаруэлл

Остаток дня она, как обычно, занималась делами в офисе. Звонила членам совета, зашла к Кену напомнить о документе, который им нужно доработать, даже провела запланированную встречу — следовало пересмотреть прогноз бюджета на первый квартал следующего года. И весь день внутри у нее крутилось: «Мак умер. Мака больше нет». Смесь сожаления, печали, гнева.

Самое странное — она все время представляла себе, как сам Мак отреагировал бы на такое известие.

«Ужасное горе, — произносит он безупречно печальным голосом, — просто невыносимо». А спустя мгновение в его глазах вновь зажигается озорной огонек: Мак вернулся в привычную обстановку. Сплетни, пикантные истории и все такое прочее. О, Мак.

Четыре дня спустя Бекки сидела в Линкольн-парке, в старом пабе «Четыре фартинга», который, насколько она помнила, друзья Мака никогда не посещали раньше. Бекки так и предполагала — она пойдет туда после церемонии прощания, может быть, выпьет чашечку кофе, а затем сбежит. Мероприятие было организовано «на скорую руку» и прошло довольно быстро; прежние места, где они собирались, — «Красный лев», «Катерина» и другие — закрылись или же работали, однако при новом руководстве не осталось и следа от уютной атмосферы. После мрачной церемонии в похоронном зале на западной стороне все поспешили на улицу, кутаясь в пальто и дрожа под холодным осенним ветром. Кто-то неуверенно окликнул Бекки через открытую дверцу такси. Так она и попала в эту компанию.

Ближнее окружение Мака, примерно человек двадцать, — он называл их «бандой» и любил проводить с ними время.

В пабе они пили джин и дешевое красное вино, вспоминали и пересказывали старые байки. Бекки села немного поодаль, потягивая виски и глядя в окно. Через дорогу виднелся небольшой сквер с полуразрушенным фонтаном, который все еще работал, хотя в этом году рано похолодало. Струя воды била вверх на небольшую высоту и падала в чашу.

Энди Морс из галереи «Пэйп Стюарт», высокий, сутулый, подсел к Бекки. Оперся рукой о стойку, изогнулся (так изгибают торшер, чтобы направить светильник) и говорил без умолку. Рынок пошел вверх, все снова продают и покупают, цены растут. На прошлой неделе стартовая цена на Джаспера Джонса практически равнялась резервной цене, это всем понравилось, зал даже поаплодировал.

Не он один в их компании радовался происходящему и нервно посмеивался — ведь совсем недавно многие из присутствующих были близки к катастрофе. А теперь, как и прежде, через их руки проходят произведения искусства и деньги. Жаль, Мак не узнает, что все наладилось, говорили они и поднимали за него бокалы.

«Он знал», — подумала Бекки. Несмотря на то, что слышала о Маке в последнее время: он не следил за рынком, месяцами лежал в больнице. Он знал, что рынок восстановится.

Энди продолжал говорить. Бекки слушала его вполуха и думала про похороны: как началась служба, как все наконец перестали шептаться и посмотрели на священника у алтаря. Бекки стояла в заднем ряду и разглядывала пришедших. Мэл, Кристоф, Аннет, Джон и Аллан, Уэйн, даже Кэрол П. В полном трауре, с печальными лицами. Очень много народу. Почему же ей показалось, что пришло мало людей? В проходах расставили дополнительные стулья, и все ряды были заполнены; по обе стороны от полированного гроба стояли цветочные композиции размером с небольшие деревья. Маку понравилось бы: молодые (или молодящиеся) мужчины с влажными от слез глазами и подрагивающими плечами мужественно сдерживают рыдания. Как плохие актеры в плохой пьесе.

Прочитали уже третью молитву на латыни; Бекки вдруг поняла, что сюда пришли все, и она больше никогда не испытает прежнего настороженного ожидания — кто следующий толкнет дверь в кафе «Йоши». Или как бывало позже — в ее теперь уже потерянное временное пристанище в Чикаго. Не нужно заучивать имена, запоминать лица. Не будет сплетен, забавных историй, страха, что она сделает что-нибудь не так. Не испытает больше того восхитительного чувства — надежды? — возникавшего всякий раз, когда звонил швейцар.

Священник произносил фразы на мертвом языке. Бекки откинулась на спинку скамьи и с сожалением отметила: все эти люди, к которым она когда-то отчаянно стремилась присоединиться (компания не менее увлекательная, чем само искусство — так ей казалось раньше), навевали скуку. Н-да. Она правильно сделала, что отказалась от квартиры, перестала бывать в Чикаго. Хотя в то время думала, что дело только в деньгах.

Чтобы отвлечься, Бекки начала читать лежащую у нее на коленях небольшую книжечку, которую выдали на входе. Памяти Фредерика Паллизера (Мака), любимого друга, брата, дяди. Оформлено со вкусом; расписание, кто и какие молитвы читает, цитаты друзей и коллег, восхваляющих Мака — веселый, жизнелюбивый, тонкий ценитель искусства, владелец коллекции мирового уровня, щедрый наставник бесчисленных последователей, все они понесли тяжелую утрату. На последних двух страницах — некоторые из работ художников, которых Мак «поддерживал», оставив в наследство открытые им таланты, без него эти таланты могли бы остаться незамеченными.