Таланты, которые нас связывают

Ирландское слово, означающее «тихо». Интересно, как и когда он его выучил? Самое первое слово, которому обучают в школе, потому что это единственный способ сохранить тишину в комнате с непоседливыми пятилетками. Слово, которое Ро сказал мне много лет назад, когда мы лежали под кроватью.

И я молчу. Молчу в замешательстве, в недоумении, не веря в происходящее. И тут до нас доносятся звуки.

Крики.

О таком почему-то не рассказывают, но оказывается, что группа кричащих людей бессознательно находит некую гармонию. Даже среди хаоса и боли крики распределяются по тонам, и именно так я могу различить крик Ро: басовая нота, виолончель среди скрипок. Звук врывается внутрь моего сознания, и я понимаю, что это не шутка. Это не какая-то перемена в плане. Это реальность. Я вскакиваю со своего места. Крики пронзают мои уши, проникают в мой мозг, запечатлеваясь там навечно – теперь я никогда их не забуду.

Я начинаю бороться, кричать, пытаюсь вырвать руки из ремня. Аарон хватает меня за голову, зажимает оба уха, вцепившись пальцами мне в лицо.

– Я могу сделать гораздо хуже, если захочу, – говорит он. – Поторопись, Хэзер. У нас не так уж много времени.

– Я ждала тебя, – говорит Хэзер. – Или кого-то еще. Мне сказали, что нужно держать ее здесь.

Крики слабеют, захлебываются, истощаются сами по себе. Растворяются в плаче. Я слышу голос Фионы и вспоминаю, как впервые услышала ее пение. Как они с Ро пели в гостиной и как красиво сочетались его хрипловатость и ее мелодичность, как у диснеевской принцессы. Потом вспоминаю мисс Бэнбери, когда на ее лице появились черные пятна. Прямо сейчас это происходит с моими друзьями. С Нуалой, которая и без того вечно укоряет себя за то, что подвела Хэвен, и за то, что бросила свою дочь во Франции. С Фионой, которая ненавидит себя за чрезмерное угождение другим. Лили… а что заставляет мучиться ее? Желание не быть человеком, единственное настоящее желание, которое противоречит желаниям всех тех, кто так безумно любит ее?

– Передай мне все, что у тебя есть, – приказывает Аарон.

– Все?

– Чайные пакетики, прокладки для трусиков, ну, все, что вы там, ведьмы, используете.

Она гневно смотрит на него.

– У тебя было три шанса. И без результата. Теперь это мое дело.

Он подходит к ее столу, выдвигает ящики и вываливает их содержимое на пол: помимо чайных пакетиков, бумаги, расческа, брошюры колледжа, капли от кашля.

– Да ладно тебе, Хэзер. Это все, что у тебя есть? – озадаченно спрашивает он. – Ни одежды, ни досье на Фиону? Ничего, принадлежащего О’Каллаханам? Плохая работа, Хэз. А ведь ты провела здесь несколько месяцев.

– Ты сам ушел, – отзывается она недовольным тоном и показывает на пол. На меня. – Она истекает кровью. Разве этого недостаточно?

Он отвечает ей слегка пренебрежительным взглядом.

– Грубоватая работа для ведьмы.

– О, послушайте того, кто сбежал от своих обязанностей, – кричит она. – Думаешь, это оправдает тебя в их глазах? Поможет вернуться? Думаешь, они просто простят тебя?

Он вздыхает, шевеля ногой разбросанные по полу вещи.

– Правая рука никогда не разговаривает с левой, Хэзер. А в данном случае ты даже не левая рука. Ты… левый мизинец.

Крики продолжаются, и продолжаются, и продолжаются.

– Ты не сенситив, Хэзер, – говорит он, продолжая шевелить ногой кучу вещей. – Ты просто дешевая ведьма из «Уоллмарта», и эта работа всегда была для тебя не по плечам.

Он протягивает руку над моей головой и отдирает со стены слой гниющей краски.

– Ты что делаешь? – выпаливает Хэзер.

– Меня всегда завораживали эти старые Колодцы. Дом так долго стоял поверх него. Потрешь краску, и все вылезает наружу, – говорит он, продолжая отслаивать и отрывать краску. – И все эти ваши Мэйв со временем становятся подозрительными. Конечно, всегда можно сыграть на их одиночестве, травме, готовности доверять кому-то более старшему и мудрому. Но нельзя одно и то же тянуть месяцами, Хэз. Они умнеют. Рассуждают. Дела следует делать одним махом. Сразу все высосать, как одна большая пиявка.

К этому моменту он проделал дыру размером с кулак, и, к моему изумлению, из нее закапала вода. Как из протекающего крана. Капли с едва слышным звуком падают на ковер, а несколько попадают прямо мне на лоб.

Аарон смотрит на меня сверху вниз и расплывается в довольной улыбке, граничащей с выражением жестокости.

– Мы должны покончить с этим немедленно, Хэзер. Никаких открытых каналов.

Затем он поворачивается ко мне.

– Ты слышала это, Мэйв? Никаких открытых каналов, – повторяет он, как будто ему немного жаль меня. – Хочешь что-нибудь сказать? Не знаю, сколько тебе останется жить, как только твое тело покинет последняя капля сенситивности. Десять минут? Двадцать? Я знаю, ты всегда была неравнодушна ко мне. Может, хочешь поцелуй на прощанье? За счет заведения.

И он трогает свою губу. Губу, которую Ро разбил вчера вечером.

Совершенно целую и здоровую.

Хэзер придвигается ближе ко мне – кажется, ее завораживает происходящее. Только вот… ничего не происходит. Разве что я постепенно прихожу в себя. К рукам возвращается чувствительность, давление на грудь ослабло.