Талифа-куми

Пока Райхман сосредоточенно листал вторую папку, разыскивая что-то, я пытался сообразить: дед это серьезно говорит или просто чокнулся от старости? Какие эсэсовцы через семьдесят пять лет после Победы?

А с другой стороны, говорят, много их куда-то пропало после войны. И концов не нашли. Так что, может быть, Райхман и не сильно преувеличивает. Хотя при чем тут Райхман? Информацию собирал вовсе не он. Другие люди. А эти люди могли ошибаться, или быть пристрастными, или неправильно истолковать поступившую к ним информацию, или просто врать из каких-то своих соображений. В конце концов, им могли подкинуть дезу. Или вообще — все это вместе взятое и причудливо переплетенное. Последнее, пожалуй, вернее всего.

Так насколько же можно верить тому, что я сейчас услышал? Это важно. От этого зависит, насколько можно верить тому, что я, по всей видимости, вот-вот услышу — когда старик раскопает то, что копает в папке... Стоп-стоп! В одном месте его рассказа у меня в голове мелькнуло: «Потом об этом переспросить». Что-то в тот момент Райхман сказал такое, что немного к моему делу прикасалось. Только вот что? Ну давай-давай, вспоминай, голова! Вспомнишь — шапку новую тебе куплю... О, точно! Вот о чем хотел спросить!

— Семен Семенович! — окликнул я.

Он поднял нос от папки.

— Вы говорили про детские приюты этой самой «Лебенсборн». Скажите, а в Калининграде... ну то есть в Кенигсберге... был такой приют?

— В высшей степени вероятно, что был, — кивнул Райхман. — Они были во всех крупных городах Германии, а Кенигсберг — один из крупнейших. — Он было снова погрузился в папку, перелистнул пару страниц, но потом замер и вновь поднял на меня глаза. — А почему вы про это спросили? Эта записка из Калининграда к вам попала?

— Нет, — уверенно заявил я.

— Тогда почему такой интерес к нему?

— Семен Семенович, — говорю, — не все я вам могу рассказать.

— Постойте! — воскликнул Райхман, откидываясь на спинку кресла. — Я понял. Понял! — Привстал, потянулся ко мне через стол — и шепотом: — Они уже здесь, да? В России? Или уже в Сибири?

— Повторяю, Семен Семенович, не все я вам могу рассказать. А честно — и сам толком ничего не знаю. Для того к вам и приехал, чтобы хоть что-то узнать. А вы мне тут такого наговорили, что я, кажется, теперь понимаю еще меньше, чем до встречи с вами. Вы же мне так и не сказали, что это за чертова записка и почему за ней СС охотится!

— Сейчас, — сказал Райхман и протянул мне через стол папку. — Посмотрите на этот документ. Четыре фотографии, сделанные Полномочным представительством ОГПУ по Сибирскому краю в тысяча девятьсот двадцать восьмом году.

Я взял папку и на этот раз успел разглядеть ее ярко-красную обложку подробнее. По верхнему краю тоже, как и на прежней папке, шла надпись: «Министерство государственной безопасности СССР», а ниже крупно и жирно было выведено чернилами: «Литер Ф № 230» — и еще чуть ниже: «Опыт».

На фотографиях были листки с латинским рукописным текстом. Даже мне стало понятно, что документ старинный. Заглавные буквы были выполнены в виде рисунков, а в начале каждого абзаца красовалась миниатюра. В цвете, наверно, это выглядело бы шикарно. Но меня на этих фото сразу же привлекли не старинные рисунки, а выделенные на фото чернилами дыры в листах манускрипта. Всего их было пять штук, каждая пронумерована.

Я поднял глаза на довольно улыбающегося Райхмана, постучал себя по карману, в котором лежала наша записка, потом показал на фото:

— Она отсюда?

— Да, — энергично кивнул он. — Конкретно — она из вырезки под номером «четыре».

— Что это за документ? — спросил я. — И почему он у чекистов?

— Давайте папку сюда! — энергично заграбастал воздух обеими руками Райхман. — Давайте. Сейчас расскажу. Давайте-давайте!

Я вернул папку. Старик тут же принялся яростно ее листать, а я подивился, как он умеет внезапно переходить от состояния полнейшего «зависания» всего организма к всплескам дикой энергии. В молодости, поди, совсем бешеный был. Это у него от деда, наверно. А тот — надо же, участник трех революций. Ни одну не пропустил! Небось, и ни одна драка в городе без него не обходилась.

— Ага! — воскликнул Райхман, расправил страницы найденного места и говорит: — Этот документ называется «Гримуар Гонория Третьего». Это тот самый римский папа, вексель которого я вам давеча показывал. Он, как видите, не только векселя писал, но вот, извольте, и гримуары.

— А что это такое?

— Гримуар-то? По представлениям людей Средневековья и некоторых современных нам идиотов, с помощью текста гримуара — вот этого, например, — можно вызвать злых духов и самого Сатану. И не просто вызвать, а заставить себе служить.

— А папа при чем? — спрашиваю. — Он же за это вроде сжигать на костре должен был.