Талифа-куми

— Вне всякого сомнения, — отвечает Райхман. — Но не весь вексель. Часть его. По вполне проверенной информации, — он снова хлопнул ладонью по папке, — четвертый вексель был на такую крупную сумму, что папа Гонорий побоялся отправлять его открыто. В текст гримуара он вписал пять частей этого векселя. Тот, кто должен был его получить, знал, как правильно вырезать и сложить эти части, чтобы обрести целый вексель. Но он не успел его получить — умер. А те, кто позже вырезали искомые пять частей, не знали, как правильно сложить. Ватикан, разумеется, их консультировать не торопился. Потом и сам гримуар куда-то пропал. В общем, на целых восемь веков про это забыли. Пока не наступил тысяча девятьсот двадцать восьмой год. В том году в Новосибирске скончался от застарелого туберкулеза некий ссыльный по фамилии Агарков. С двадцать третьего по двадцать седьмой год он работал ученым секретарем Архива МВД дореволюционной России при Академии наук. В двадцать седьмом его отправили в ссылку.

— За что?

— Он был троцкистом, — сухо сообщил Райхман. — И связей с троцкистами не порвал. После его смерти, как и положено, местное ОГПУ провело осмотр личных вещей и изъятие всех бумаг, какие у ссыльного покойника нашлись. В числе прочих они изъяли и гримуар. Тщательно сфотографировали его и отправили фото в Москву с вопросом, что дальше делать с этим, очевидно очень ценным для советской науки, документом, который троцкистская сволочь от нее прятала. Москва месяца три помолчала, потом поздравила новосибирских чекистов с ценной находкой и сообщила, что скоро к ним прибудет профессор, товарищ Михаил Карлович Ольденберг. Он на месте еще раз оценит находку и, если она действительно представляет интерес для науки, заберет ее с собой. В Академию наук. Просим, дескать, оказывать всяческое содействие. Товарищ Ольденберг приехал московским поездом через три дня после этой телеграммы. Он осмотрел находку, пришел в неописуемый восторг, долго жал чекистам руки, благодарил. Подписал все необходимые акты приема-передачи и на следующий день вместе с гримуаром отбыл в Москву утренним поездом... А вечерним поездом в Новосибирск приехал настоящий профессор Ольденберг.

Знаете, Эля, в этом месте я даже не засмеялся, а заржал. Райхман строго посмотрел на меня. Я успокоился и говорю:

— Извините, Семен Семенович. Удержаться не смог.

Райхман осуждающе покачал головой:

— А вот чекистам тогда было вовсе не до смеха. Они поняли, что их либо пытаются надурить, либо уже надурили. Поэтому на всякий случай они отправили профессора в камеру и принялись названивать в Москву. Ближе к утру, когда все выяснилось, профессора из камеры выпустили, извинились и рассказали все как было. Профессор Ольденберг в ответном слове сказал о работе новосибирского ОГПУ такое, что его сначала хотели обратно в камеру отправить. Но потом решили, от греха подальше, на первом же поезде сплавить в столицу. Тем временем поезд, на котором уехал подложный профессор, подходил к Тюмени. Там его, конечно, ждали местные чекисты. Но, разумеется, никакого профессора в поезде уже не было.

Так гримуар опять пропал с глаз долой. И в следующий раз следы его отыскались только в тысяча девятьсот сорок третьем году — в ставке шефа СС Генриха Гиммлера. Точнее, на вилле Вурмбах, где размещалась в те годы штаб-квартира «Аненербе». Похоже, что эсэсовцы очень тщательно искали недостающие фрагменты гримуара. И похоже, нашли все пять, в том числе и ваш. Судя по внутренней переписке Гиммлера, ваш фрагмент был найден в Стамбуле у какого-то старьевщика. В СС было возликовали, но рано. Самолет, на котором везли последний вырезанный фрагмент, потерпел катастрофу над Черным морем. Никто из экипажа и пассажиров не спасся. И с тысяча девятьсот сорок третьего года ваша бумажка считалась утраченной навсегда. А ведь только ее и не хватает, чтобы сложить вексель с процентами, набежавшими за восемьсот лет! Вот и вся история вашей бумажки, Сергей Викторович.

С этими словами Райхман, погремев ключами, открыл один из ящиков своего стола, кинул туда обе папки и захлопнул его. Судя по тяжелому стуку, ящик был бронированный. Но это я так, чисто автоматически отметил. На самом деле мысли мои очень далеко в тот момент были. А Райхман, сняв очки и сложив перед собой руки, молча смотрел на меня. Потом снова принялся набивать свою трубку.

— Так и не расскажете мне, как это вы умудрились ее со дна моря выудить?

— Море здесь ни при чем, скорее всего, — говорю. — Может, этой бумажки и вовсе не было в самолете. Мало ли в какие игры люди играют.

— Возможно, возможно, — покивал головой Райхман, раскуривая трубку. — Как бы то ни было, она у вас. И за ней придут.

— И вы абсолютно уверены, что всем, кто в теме, уже известно, что эта бумажка нашлась и что она у нас?

Райхман кивнул.

— Почему вы в этом так убеждены?

— Вы же сами говорили, что почти месяц показываете ее всем, кому надо и не надо, — пожал плечами Райхман. — Так что будьте уверены: чьи надо глаза увидели, чьи надо уши услышали.

Спорить не приходилось.