Талисман

— Верно. Мальчик умер, как сказал Андерс. Талисман единствен. Мы единственны. Твой отец — нет. Я видел Моргана из Орриса в том мире, он похож на твоего отца, но он не твой отец. Он не мог войти в Черный отель, Ричард. Он не может и сейчас. Но он знал, что ты единствен, так же, как знает и про меня. Он хотел, чтобы я умер. Ему нужно, чтобы ты был на его стороне. Значит, если бы он решил, что ему нужен Талисман, он всегда мог бы послать за ним тебя.

Ричард начал дрожать.

— Не думай об этом, — мрачно сказал Джек. — Мы возьмем Талисман, но ему он не достанется.

— Джек, я не думаю, что смогу войти в тот дом, — сказал Ричард, но сказал он это тихим шепотом, и Джек, который уже шел дальше, не услышал его.

Ричард пошел следом.

12

Беседа прервалась. Прошел полдень. Лес стал очень тихим, и дважды Джек видел деревья с сучковатыми стволами и спутанными корнями, растущие довольно близко к дороге. Ему не понравился вид этих деревьев. Они казались знакомыми.

Ричард, глядя на шпалы, исчезающие под его ногами, наконец споткнулся и упал, ударившись головой. После этого Джек снова понес его на спине.

— Смотри, Джек! — крикнул Ричард спустя, казалось, вечность.

Впереди рельсы исчезали в старом сарае. Двери открыты, внутри полутьма. За сараем (который раньше мог быть приятным местом, как говорил Ричард, но теперь казался пристанищем привидений) проходило шоссе. Шоссе № 101, догадался Джек.

А за ним — океан. Был слышен шум прибоя.

— Похоже, мы пришли, — сказал Джек осевшим голосом.

— Почти, — сказал Ричард. — Пойнт-Венути находится километрах в трех отсюда. О Боже, я не хотел бы, чтобы мы шли туда, Джек… Джек? Куда ты идешь?

Но Джек не оглянулся. Он сошел с железнодорожного полотна, обошел одно из странно выглядевших деревьев (оно было высотой с куст) и пошел к дороге. Высокая трава задевала его истертые в пути джинсы. Внутри трамвайного сарая — давнишней личной железнодорожной станции Моргана Слоута — что-то упало и покатилось, но он даже не посмотрел в ту сторону.

Он дошел до дороги, пересек ее и пошел к берегу.

13

В середине декабря 1981 года мальчик по имени Джек Сойер стоял там, где соединялись вода и суша, держа руки в карманах и глядя на спокойный Тихий океан. Ему было двенадцать лет, и он был исключительно красив для своего возраста. Его темные волосы были длинными — возможно, даже слишком, — но морской ветер откинул их назад с красивого чистого лба. Он стоял и думал о своей матери, которая умирала, о друзьях, отсутствующих и присутствующих, и о мирах в мирах, мчащихся по своим орбитам.

Я прошел этот путь, подумал он и содрогнулся. От берега и до берега. Его глаза внезапно наполнились слезами. Он глубоко вдохнул соленый воздух. Он был здесь — и Талисман был близок.

— Джек!

Сначала Джек не оглянулся: его взгляд был прикован к Тихому океану, к солнечному свету, игравшему на гребнях волн. Он был здесь, он сделал это, он…

— Джек! — Ричард толкнул его в плечо, выводя из оцепенения.

— А?

— Смотри! — изумленно воскликнул Ричард, показывая куда-то вдоль дороги, в том направлении, где предположительно лежал Пойнт-Венути. — Смотри туда!

Джек посмотрел. Он понял удивление Ричарда, но сам не удивился, а если и удивился, то не больше, чем тогда, когда Ричард сообщил ему название мотеля, в котором они с отцом останавливались в Пойнт-Венути. Нет, он не был удивлен, но…

Но было чертовски приятно снова увидеть свою мать.

Ее лицо, двадцати футов в высоту, было более молодым, чем помнил Джек. Лили была такой, какой она выглядела на вершине своей карьеры. Ее волосы, превосходного золотистого оттенка, были собраны сзади в конский хвост. Ее беззаботная улыбка как бы говорила «иди к черту». Никто другой в фильмах не улыбался, как она, — это было ее изобретение. Она оглядывалась через обнаженное плечо. На Джека… на Ричарда… на голубой Тихий океан.

Это была его мать… но, когда он моргнул, лицо слегка изменилось. Линия подбородка и нижней челюсти слегка округлилась, скулы стали менее ярко выраженными, волосы — темнее, глаза — еще более голубыми. Теперь это было лицо Лауры де Луизиан, матери Джейсона. Джек снова мигнул, и вновь перед ним была его мать — его мать в возрасте двадцати восьми лет, улыбающаяся всему миру своей жизнерадостной, вызывающей улыбкой.

Это был рекламный щит. Сверху было написано: