Он оперся о стену и попытался взять себя в руки. Это было даже не сознательное действие, а скорее инстинкт. Чувство самоконтроля, которое он унаследовал от Фила Сойера и Лили Кевинью. Да, он сделал ошибку. Большую ошибку. Но он не пойдет на попятную. Долины существуют — значит, существует и Талисман. Как он может заживо хоронить свою маму из-за какой-то там трусости!
Джек наполнил ведро горячей водой из-под крана и отправился убирать нечистоты. Справившись со всеми делами, он обнаружил, что уже половина одиннадцатого и толпа начинает потихоньку рассасываться. Оутли — рабочий поселок, и его пьяницы рабочие по будним дням возвращаются домой пораньше.
— С тобой все в порядке? — спросила Лори. — Ты бледный, как простынка.
— Я хочу пить. Ты можешь налить мне виноградного сока?
Она подала ему стакан, он выпил и снова принялся намывать полы в танцевальном зале. В четверть двенадцатого Смоуки послал его в кладовую «катить бочку». Джек едва справился. А в четверть первого Смоуки начал потихоньку выгонять засидевшихся посетителей. Лори щелкнула выключателем магнитофона, даже не позаботившись о том, чтобы его перед этим остановить. Дик Кэрлесс умер с протяжным загробным ревом — еще несколько протестующих криков, и он затих. Глория повыключала игры, одернула свитер (такой же розовый, как канадские леденцы, которые регулярно сосал Смоуки, такой же розовый, как пластмассовые десны его зубных протезов) и удалилась. Смоуки погасил все лампы, кроме одной, и выставил за дверь оставшихся четверых или пятерых алкашей.
— А ты молодец, Джек, — сказал он, когда они остались одни. — Хорошо работаешь! Конечно, можно было бы и лучше, но ведь ты только начал. Можешь отправляться спать.
Вместо того чтобы спросить о деньгах (которые Смоуки и не подумал предложить), Джек молча кивнул и на полусогнутых ногах побрел в кладовую. Он настолько устал, что был похож на маленькое подобие пьяниц, позже всех покинувших свое излюбленное место.
В кладовой он застал Лори, сидящую в углу на корточках. Ее спортивные шортики приподнялись до кошмарного уровня. Сначала Джек с тревогой и страхом подумал, что она роется в его рюкзаке, но, подойдя поближе, увидел, что Лори стелит одеяло поверх нескольких широких мешков. Затем она положила сверху маленькую атласную подушку с надписью: «Нью-Йоркская всемирная выставка».
— Я свила тебе гнездышко, птенчик, — проворковала Лори.
— Спасибо, — ответил ей Джек. Это было лишь маленькое проявление доброты, но Джек почувствовал, что ему приходится бороться с подступившими слезами. Он выдавил из себя улыбку: — Большое тебе спасибо, Лори.
— Не за что. С тобой все будет хорошо, Джек. Смоуки не такой плохой, каким пытается себя показать. — Ее голос прозвучал с глубокой тоской. Похоже, она сама не верила в то, что говорила.
— Я верю, — сказал Джек и неожиданно для себя добавил: — Но утром я уйду. Оутли, к сожалению, не для меня.
— Может, уйдешь… — сказала она. — А может, ос… решишь остаться здесь надолго. Почему ты не ложишься? — Что-то натянутое, ненатуральное проскользнуло в ее голосе. Джек вспомнил, какой неискренней была ее улыбка, когда она «вила гнездышко». Он просто отметил это — он слишком устал, чтобы делать какие бы то ни было выводы.
— Видно будет, — сказал Джек. — Утро вечера мудренее.
— Мудренее, — согласилась Лори. Она подошла к двери и оттуда грязной ладошкой послала ему воздушный поцелуй. — Спокойной ночи, Джек!
— Спокойной ночи, Лори.
Он принялся стаскивать с себя рубашку, но тут же натянул ее назад. Пожалуй, снять следует только кроссовки. Кладовая была холодной и сырой. Джек сел на груду мешков и снял носки — сначала один, потом второй. Он уже собирался упасть на сувенир со всемирной выставки и заснуть мертвым сном, когда снова зазвонил телефон в баре, разрывая тишину на части,
«Дзинь-дзинь-дзинь!» В тишину. В мертвую тишину.
«Дзинь-дзинь-дзинь!» «Дети, спрашивающие принца Альберта, давно уже спят».
«Дзинь-дзинь-дзинь!»
Джек вскочил и на цыпочках подбежал к двери. Холодный пот прошиб его с ног до головы.
«Дзинь-дзинь-дзинь!»
И наконец:
— Алло! Дискотека Апдайка. Я слушаю. Кого вам нужно? — Голос Смоуки.
Тишина.
— Алло!
Опять тишина.
—