Талтос

И наконец, когда бешенство дошло до предела и мужчины стали падать под тяжестью своих мечей, а остальные кричали и рыдали над убитыми, только пятеро нас осталось — Талтосов, преданных Христу, а все те, кто не хотел принимать Христа, за исключением Жанет, были уничтожены.

Монахи призывали к порядку:

— Поговори со своими людьми, Эшлер. Поговори — или все погибнут. Не останется и следа от Доннелейта, и ты понимаешь это.

— Да, поговори, — поддержал монахов один из Талтосов, — и не сообщай им ничего такого, что может испугать кого-нибудь. Будь умнее, Эшлер.

Я рыдал столь отчаянно, что эта задача казалась мне совершенно непосильной. Куда бы я ни кинул взгляд, я видел мертвых, сотни родившихся еще до великих кругов равнины. И вот теперь они мертвы и ушли от нас в вечность, а возможно, горят в пламени ада, так и не получив Господнего благословения.

Я пал на колени. Я рыдал, пока у меня не осталось слез, а когда замолк, в долине воцарилась полная тишина

— Ты наш король, — обратились ко мне человеческие создания. — Скажи нам, что ты не дьявол, Эшлер, и мы поверим тебе.

Другие Талтосы, оставшиеся со мной, были отчаянно напуганы. Их судьба зависела теперь от меня. Но это были члены племени, наиболее известные человеческому населению и наиболее уважаемые. У нас оставался шанс, если я не поддамся отчаянию и не погублю всех уцелевших.

Но что же осталось от всего моего народа? Что? И кого я привел в свою долину?

Монахи подошли ближе.

— Эшлер, Господь посылает испытания тем, кого любит. Бог испытывает тех, из которых предполагает создать святых, — сказали они.

И они действительно так думали. Их глаза тоже переполняла печаль. Не обращая внимания на то, что другие могли думать о нашей чудовищности, о наших грехах, они вскинули руки, обняли меня и твердо встали против остальных, рискуя собственной безопасностью.

Теперь заговорила Жанет, удерживаемая захватчиками:

— Эшлер, ты предатель собственного народа Ты навлек смерть на своих во имя чужеземного бога. Ты уничтожил клан Доннелейта, живший в этой долине с незапамятных времен.

— Остановите ведьму! — крикнул кто-то.

— Сжечь ее! — требовали другие.

— Сжечь ее! — раздавались крики повсюду.

И даже когда она еще продолжала говорить, было слышно перешептывание, и некоторые уже приготовились устанавливать столб на каменном круге.

Все это я видел краешком глаза. Видела это и Жанет. И потому она сказала, по-прежнему сохраняя мужество:

— Проклинаю тебя, Эшлер. Проклинаю тебя перед лицом Доброго Бога!

Я не мог говорить, но все же понимал, что должен. Я должен говорить, чтобы спасти себя самого, монахов, своих последователей. Я обязан говорить, если хочу предотвратить гибель Жанет.

Сухие сучья деревьев уже волокли к столбу. Туда же бросали уголь. Человеческие создания, всегда опасавшиеся Жанет, как и любой женщины-Талтос, которой они не могли обладать, принесли факелы.

— Говори, — прошептал Ниниан, стоявший рядом со мной. — Ради Бога, Эшлер.

Я закрыл глаза, я молился, осенил себя крестным знамением и затем попросил всех выслушать меня.

— Я вижу перед собой кубок, — заявил я, говоря спокойно, но достаточно громко, чтобы все слышали. — Я вижу кубок с кровью Христа, который Иосиф Аримафейский привез в Англию. Я вижу, как кровь Христа вылилась в Источник; я вижу, как вода стала красной, и я знаю, что означает это явление. Кровь Христа — наше причащение и наша пища. Она должна навечно заменить проклятое молоко, которое мы похотливо извлекали от наших женщин. Она должна стать нашей новой пищей — таков наш удел. И в этот день ужасающих убийств пусть Христос получит наш первый акт самопожертвования. Ибо мы испытываем отвращение к убийству, и всегда было так. И мы будем убивать только врагов Христа, чтобы его царство пришло на землю и чтобы он вечно правил нами.

Это был лучший образец Искусства Речи, каким я владел, и он был произнесен с красноречием и слезами, и после этого вся толпа, как человеческих созданий, так и Талтосов криками стала прославлять Христа. Все побросали наземь свои мечи, стали срывать с себя украшения, свои браслеты, свои кольца и объявили себя заново рожденными.

И в этот самый момент, когда эти слова сорвались у меня с губ, я уже знал, что они лживы. Эта религия была обманом, а тело и кровь Христа могли убивать так же надежно, как яд.

Но мы были спасены, мы, стоявшие перед ними, разоблаченные как чудовища. Толпа больше не желала нам смерти. Мы были в безопасности — все, кроме Жанет.

Они волокли ее к столбу, и, хотя я протестовал, рыдал и умолял, священники мне отказали, Жанет должна умереть — и она умрет. Ее смерть послужит уроком тем, кто отвергает Христа

Зажгли огонь.

Я бросился на землю. Я не мог вынести это. Затем, вскочив, я кинулся к медленно разгорающемуся яркому пламени, но меня оттащили и удерживали в стороне против моей воли.

— Эшлер, ты необходим своим людям!

— Эшлер, покажи пример!

Жанет устремила на меня свой взор. Огонь лизал ее розовое платье, ее длинные желтые волосы. Она моргнула, чтобы очистить глаза от поднимающегося дыма, а потом крикнула: