Какое сообщество когда-либо было столь похоже на Талтосов? Монахи, словно дети, как мне казалось, отказывались целиком от всей концепции просвещенного взрослого человека, чтобы служить аббату, как своему господину, и таким образом служить самому Богу, распятому Христу, умершему за них.
Это были счастливые, очень счастливые дни.
Постепенно я начал понимать, что именно многие языческие знатные особы ищут и находят в христианстве: всепрощение, избавление от всех грехов. Все мои мучения приобретали смысл в свете мировой скорби и миссии Христа спасти нас от грехопадения. Все бедствия, свидетелем которых мне пришлось стать, принесли неоценимую пользу моей душе и обуздали ее для этого момента. Моя чудовищность, а на самом деле чудовищность всех Талтосов была бы без колебаний принята этой Церковью, ибо она принимает в свое лоно всех, независимо от расы. Это совершенно открытая вера, мы могли бы подвергнуться ровно так же, как любое человеческое создание, крещению водой и от всей души дать обеты бедности, целомудрия, повиновения.
Строгие правила, которые предписывают даже мирянам соблюдать чистоту помыслов и следовать заповедям Господним, могли бы помочь нам справиться с неукротимым желанием размножаться и неистребимой любовью к танцам и музыке. А музыку мы могли бы и не утратить — в пределах ограничений монастырской жизни, — ведь для меня в этот момент возможность распевать наши величайшие и наиболее жизнерадостные песни в любое время была синонимом христианской жизни!
В конечном счете, если эта Церковь признает нас и примет в свои объятия, все наши прошлые и будущие страдания обретают смысл. Нашей истинной любви к природе позволено будет процветать и далее. Никаких хитростей в дальнейшем не потребуется. Церковь не позволит нам соблюдать старые ритуалы. И те, кого ужасает рождение — как ужасало оно меня самого, прожившего на свете многие годы и ставшего свидетелем гибели массы молодых людей, — смогут посвятить себя служению Богу, сохраняя целомудрие.
Это было превосходно!
Сразу же в сопровождении небольшой группы монахов я возвратился в долину в Доннелейте и собрал вместе весь свой народ, «Мы должны дать торжественное обещание верности Христу», — сказал я им и объяснил почему, произнося длинные, страстные фразы не слишком быстро, чтобы мои попутчики из числа смертных также могли меня понять. Я страстно рассказывал о мире и гармонии, которые у нас восстановятся.
Я также говорил о христианской вере в конце света и уверял, что весь этот кошмар скоро закончится. И затем принялся описывать рай, представлявшийся мне похожим на утраченную землю, за исключением того, что там никто не захотел бы совокупляться и каждый смог бы петь вместе с ангельским хором.
Мы должны теперь признаться в своих грехах и подготовиться к крещению. Я в течение тысяч лет был вождем, и все должны следовать за мной. Мог ли я дать своим людям лучшие указания?
Завершив речь, я отошел в сторону. Монахов переполнили эмоции. То же произошло с сотнями Талтосов, собравшихся в долине вокруг меня.
Сразу же разгорелись горячие дискуссии, в ходе которых мы использовали все, какие знали, формы человеческого искусства красноречия: бесконечные дебаты и обращения к притчам, относящиеся то к одному, то к другому событию; хлынул поток воспоминаний, которые, казалось, должны были иметь к этому отношение. Но смысл всех без исключения высказываний сводился к одному, мы должны принять Христа. Он был Добрым Богом! Он был нашим Богом! Души других были так же открыты Христу, как моя собственная.
Подавляющее большинство сразу же заявило о своей вере. Другие провели весь день, вечер и ночь, рассматривая привезенные мною книги, споря о вещах, которые им довелось слышать; раздраженным шепотом говорили, что целомудрие противоречит нашей природе, абсолютно противоположной, и что мы никогда не жили в браке.
Тем временем я вышел к человеческим существам Доннелейта и стал проповедовать им, склоняя к такому же переходу в христианство. Монахи следовали за мной. Мы созвали все кланы долины.
И на нашей большой площади для собраний, среди камней, сотни объявляли о своем желании прийти к Христу, и некоторые человеческие создания даже признались, что они уже приняли христианство, но держали это в тайне, опасаясь за свою безопасность.
Я был немало потрясен такой новостью, особенно когда узнал, что несколько человеческих семейств были христианами уже на протяжении трех поколений. «Вы удивительно похожи на нас, — подумал я, — но сами об этом не знаете».
Казалось, все были на грани обращения. Основная масса уже просила священников начать крещение и благословения.
Но одна из влиятельных женщин нашего племени, Жанет — это имя было распространенным в то время, — стала громко выступать против меня.