Талтос

Всякий раз, взбираясь на Вериолл-хилл с ревностной преданностью монаха, Марклин представлял себе благородного Иосифа Аримафейского[14], хоронящего свою ношу в этом месте. Для него не имело значения, является ли нынешний Священный терновник потомком древнего дерева, уже исчезнувшего; этот вопрос интересовал его столь же мало, как и другие детали. Он мог в таких местах ощущать волнение, соответствующее его замыслам, — религиозное возрождение, которое он переживал при этом, укрепляло его силы и позволяло существовать в мире более жестоком, чем существовавший когда-либо ранее.

Жестокость — вот что теперь было необходимо. И Стюарту так и не удалось понять это.

Да, мир чудовищно ухудшался, несомненно — это истина. Были принесены в жертву люди, невинность и сущность которых в действительности требовали более справедливого к ним отношения. Но это происходило вовсе не только по вине Марклина, И урок, который необходимо было выучить, утверждал, что в высшем смысле это абсолютно не имело никакого значения.

«Пришло время, когда мне следует поучать моего учителя, — думал Марклин. — В нескольких милях от Обители, в такой открытой местности, эту встречу можно будет легко объяснить нашим многолетним обычаем, и мы придем сюда все как один. Ничто не останется без внимания. Стюарту следует доставить нравственное удовлетворение от всего случившегося».

Появился Томми.

Томми всегда оказывался вторым Марклин наблюдал, как древний двухместный автомобиль Томми с открытым верхом медленно спускается по Хай-стрит. Он видел, как Томми ищет место для парковки и как с трудом закрывает дверцу, по обыкновению не справившись с замком, как он начинает взбираться на холм

Что, если Стюарт так и не придет? Что, если его не видно нигде поблизости? Неужели он воистину решил порвать отношения со своими последователями? Невозможно.

Стюарт стоял возле Святого источника Он напился воды из него, когда пришел, и выпьет еще, прежде чем уйти. Его спутники были такие же непреклонные, как древние друиды или христианские монахи. От одного святилища к другому, а от него к следующему странствовал Стюарт.

Такой обычай его учителя всегда вызывал нежность у Марклина, как и слова Стюарта, который был для них лицом, «освящающим» мрачное существование, проникающим в мистику и миф, для того чтобы они смогли своими руками «прикоснуться к ужасу и красоте самой сущности».

Это придавало поэтическую окраску их жизни тогда и в нынешние времена. Однако Стюарту необходимо напоминать об этом, его обязательно следует убедить в существовании метафор и высоких чувств.

Томми уже почти дошел до дерева. Последние шаги он делал с осторожностью. На липкой грязи можно было легко оступиться и упасть. Так и случилось однажды с Марклином несколько лет тому назад, когда они впервые предприняли такое путешествие. Дело закончилось тем, что пришлось остановиться в гостинице «Джордж и Пилигримы» и ночью тщательно очищать одежду от грязи.

Ничего плохого не произошло; получился изумительный вечер. Стюарт остался внизу рядом с ним. Они провели всю ночь в разговорах, хотя Марклину пришлось завернуться в одолженный халат и надеть чужие домашние туфли. Ему так и не удалось воспользоваться маленькой очаровательной спальней и пообщаться с духом спящего короля.

Разумеется, Марклин никогда даже на миг не верил, что король Артур покоится на вершине холма в Гластонбери. Если бы он верил в это, то взялся бы за лопату и принялся копать.

Стюарт поздно пришел к убеждению, что миф представляет интерес, только если за ним скрывается правда, и что ее можно отыскать и даже найти физические свидетельства ее существования.

Ученые, думал Марклин, страдают одним неизбежным изъяном; слова и дела для них становятся одним и тем же. Это и послужило основой того замешательства, в котором они теперь оказались. Стюарт в свои семьдесят восемь лет, возможно, впервые в жизни соприкоснулся с реальностью.

Реальность и кровь переплелись.

Наконец Томми занял свое место рядом с Марклином. Он подул на окоченевшие пальцы и полез в карманы за перчатками. Классическая привычка Томми: подняться на вершину холма с голыми руками, забыв о существовании перчаток, пока не заметит кожаные перчатки Марклина, те самые, которые сам ему подарил давным-давно.

— Где же Стюарт? — спросил Томми. — Да, перчатки. — Он уставился на Марклина глазами, кажущимися огромными из-за круглых толстых очков без оправы; его рыжие волосы были коротко подстрижены, словно у адвоката или банкира. — Перчатки, да. Где же он?

Марклин только собрался было сказать о том, что Стюарт, видимо, не придет, как сам увидел машину Стюарта, свернувшую на последний участок дороги перед подъемом, чтобы подъехать как можно ближе к Вериолл-хилл. Прежде он так не поступал.