Там чудеса

Сгоревший Жилён пах как жертвенные птицы на капище и как снятая с вертела дичь на пиру. Не было разницы между зверем и человеком, и Фира сомневалась, что однажды сумеет позабыть ту вонь – и страшную улыбку его – и взять в рот хоть кусочек.

– Колдовских сил еда не прибавит, – солгала она, загнав подальше мысли о наставнике и его советах.

«Пустой живот все на себя тянет. Оголодаешь – ни искры не высечешь».

В конце концов, до смерти голодной ей далеко, и пока еще плещутся в крови чары.

– А вот тишина мне не помешает, – продолжила Фира, спешившись.

Князь тоже на землю спрыгнул, коня по морде потрепал и замер в отдалении, не проронив ни слова. Нынче он был на диво послушный. Если б еще и к мечу опять не тянулся…

Фира прошла вперед по тропе, мрак светочем разгоняя; коснулась одного ствола – пальцы в мох что в воду окунулись, коснулась другого – проскакал по ногтям жучок, и опять все стихло. Она присела, готовая, как всегда, к земле воззвать, как вдруг вспыхнули меж деревьев два огромных желтых глаза, таких ярких, что свет от них озарил все вокруг получше княжевой горящей палки.

И стало ясно, что там, где Фире виделись кривые ветви, на самом деле стоял взлохмаченный седой мужичок, тонкой березкой как посохом в пыль упираясь.

На оголенных плечах и груди его прямо сейчас, в ночи, набухали почки и листочки распускались. Выскакивали из-под сероватой кожи грузди и поганки, будто после дождя грибного. Копошились в длинной белой бороде муравьи и крошечные змейки, а на приплюснутой макушке, как на кочке болотной, важно раздувалась жаба.

Старик моргнул – будто закрыл и снова отворил ставни, а потом повел длинным носом, поморщился и дунул. Поднявшийся ветер взметнул Фире волосы, бросил в лицо пригоршню пыли и светоч затушил без труда, как лучину.

Она потерла глаза, отбросила бесполезную палку и, стараясь не сильно разглядывать голого старика, до земли поклонилась:

– Здравствуй, дедушка Леший.

Тот в ответ закряхтел, затрясся – не то смеялся, не то войско лесное призывал, чтоб растерзать чужаков. Фиру так и подмывало обернуться и предупредить Руслана не вмешиваться, но, похоже, он и без того не собирался помогать. Как затих без пререканий, так и помалкивал и не приближался.

– Прости, дедушка, что владения твои топчем, не со зла. Ищем мы ведьму древнюю, что Навь чует и грани латает. Ежели знаешь, как добраться к ней, прошу, не путай тропы, дай пройти. Отплатить мне особо нечем, но угощеньице для тебя оставлю.

Еды Руслан с собой прихватил, верно, на целую дружину. Было странно, что разбойники мешки его не распотрошили, но, похоже, и так считали все это добро своим, до поры в лесу припрятанным.

Вот только… Фира не помнила, чем стоит угощать лешего, а от чего он в ярость впадет.

Может, князь подскажет…

– Ближе, – проскрипел не то старик, не то весь лес целиком.

И снова ветер поднялся, зашелестел листвой, затрещал ветками; взвыли вдалеке волки.

Фира замешкалась, и кочка под ногой ее вздыбилась, вперед подталкивая, чуть ли не в объятия голой нечисти. Она еле успела сама шаг сделать, покачнулась да руками взмахнула, чтоб не рухнуть.

– Лучше, – довольно крякнул старик.

Глаза совиные стали еще больше, еще круглее, и отделилась от витого тела рука с пальцами-сучьями да попыталась за грудки Фиру ухватить, но вдруг отпрянула, будто обжегшись.

Леший взвизгнул, глаза захлопнулись, и чаща вновь погрузилась во мрак.

– Чужая… – зашептало со всех сторон.

– Чужая… – запричитало.

– Что нужно здесь…

– Пусть идет… пусть идет…

– Нет…

– Чужая…

– Проводи… проводи…

– Ведьма любит чужих…

Фира отступила на шаг, на второй, третий. Крестик под рубашкой стиснула и головой завертела, пусть и понимала, что бесполезно это, ни згу, ни ладонь собственную в пяди от носа не разглядишь.

А ведь где-то должен стоять Руслан со светочем, должен быть виден… но тьма будто и его поглотила без остатка.

Закричать? Окликнуть?

Фира воздуха в грудь набрала и уже рот приоткрыла, как вдруг вспыхнул недалече огонек, затем еще один и еще – словно иглой черную простыню прокалывали, и сочился с другой стороны свет. То расступались деревья, пригибались кроны, и открывалось наконец взору ночное небо, полное звезд. Даже серп луны внезапно из мрака выкатился, покачнулся неловко и застыл в вышине.

И в серебристом мерцании его теперь и дорога была видна, прямая, будто людьми проложенная, и неказистый тын в ее конце, а за тыном – изба с покосившейся крышей, будто юнец залихватски мурмолку набекрень надел.

Из окошек лился свет, и по двору, причитая и постанывая, ковыляла сгорбленная старуха.

Мгновение Фира видела ее так ясно, будто их и два аршина не разделяли, а в следующий миг вдруг очутилась далеко-далеко, благо всё на той же дороге, и избушка теперь размытым пятном покачивалась – на сваях она, что ли? – впереди, в просвете меж деревьев.

– Молодец! – На плечо опустилась тяжелая ладонь Руслана, и Фира вздрогнула, обернулась.

– Что?

– Лихо ты, говорю… – Он руку убрал, затылок потер, будто смутившись, прокашлялся. – Идем?