Там чудеса

Ведьма вроде не шелохнулась, а вроде и напряглась, словно к прыжку приготовилась. Руслан тоже подобрался, дернулся, зарычал бы, да только и мог мокрый от слюны ком во рту языком отталкивать, чтоб не стошнило.

«Прирастет?..»

Разве не о том же он сам спросил? Разве не оказался таким же нелюдем?

Тогда, на берегу, ведьма смолчала, а теперь не сдержалась.

– Верни, – промолвила тихо, сипло, будто впервые за долгое время рот открыла.

Толстяк ощерил черные зубы:

– Не прирастет. – И швырнул косу в огонь.

Рыжее с рыжим сплелось, заискрилось, сплавилось. Руслан замычал снова, вперед рванулся, сквозь боль в груди ушибленной, но вервь держала крепко.

– Что-что? – старший тать ладонь к уху приложил, склонился. – Жаждешь к змею за нас сходить?

Руслан кивнул так истово, что шея хрустнула. О, он жаждал… жаждал вырвать три грязные глотки, и даже странно, что от эдакой страсти узлы еще не истлели.

– Дивий ты, гридь, – фыркнул толстяк. – Глазенки так и пышут. Посиди пока, охолони, мож, дотумкаешь, шо мы не дурачье, просто так тя свободить. – Затем толкнул плечом старшего: – Чего там еще-то есть, Збигень?

Тот улыбнулся криво и вынул из мешка последнее сокровище – гусли, и Руслан настороженно затих. Он помнил, как трепетно ведьма поглаживала деревянное крыло, проверяла, нет ли трещин и сколов, и если сейчас и его в костер…

Она явно о том же подумала, завозилась, ноги связанные подогнула, ладонями в землю уперлась. Вскочить только не успела, ибо Збигень рявкнул:

– Горятка! Тащи сюда девку, вот и забава нашлась.

Юнец в три шага возле ведьмы очутился, за ворот ее ухватил и так и поволок к остальным, чуть приподняв, чтоб пальцами за траву не цеплялась. Она зашипела, попыталась вывернуться и кулаками в бок его ударить, но вскоре уже рухнула на расстеленный у огня плащ.

– Кто ж так с бабою, а? – вздохнул толстяк. – Как ты ее ать-то собрался, шаврик?

– Сказали ж, тащи… – проворчал Горятка и снова за спины к мужикам отошел, будто спрятался.

Зачем же он утеху себе затребовал – что так и было, Руслан не сомневался, – если боится ее, как упыря кровожадного? И зачем Збигень лапы к ней потянул?..

Кажется, на сей раз зарычать получилось – так велика была ярость на путы треклятые и собственную никчемность. Руслан рванулся изо всех сил, дернул руки, и крякнул палец, вышла из ямки косточка. Боль до локтя прострелила и затихала медленно-медленно, но теперь ладонь получалось повернуть. Пока не высвободить, но все же…

– Не шали, гридь, – коротко зыркнул на него Збигень, и мелькнувший в его руке нож рассек веревку на ведьминых запястьях.

Та отпрянула сразу, на зад плюхнулась и, руки к груди прижав, кожу покрасневшую потерла.

Теперь пламя озаряло ведьму всю целиком, и Руслан приметил и надорванный рукав рубахи, и губы, до крови искусанные, и полные злых слез глаза, и щеки, побелевшие так, что даже веснушки с них смыло. Глянула она в костер, где уже ни единого рыжего волоска не осталось, и тут же потупила взор. Вряд ли из стыда или страха, скорее, сокрыть хотела вспыхнувшую там буесть.

– Играй, девка.

Збигень швырнул ей гусли, и ведьма едва успела их подхватить в пяди от земли. Стиснула дрожащими пальцами, зачем-то в щелку середнюю заглянула, наконец расслабилась и бережно крыло на коленях пристроила, подогнув прилаженный к бокам ремень.

– Ежели расстараешься, Жилён заради тебя даже спляшет.

Толстяк – очевидно, Жилён – согласно закивал и осклабился.

– Сплясать хотите… позабавиться… – хрипло произнесла ведьма, и Руслан, заслышав этот голос морозный, навий, на месте татей точно бы призадумался.

Но Жилён только шире разулыбался, Збигень визгливо хохотнул, а юнец Горятка даже осмелился из тени выйти и на бревно подле них присесть.

– Играй, девка, – повторил старший, и ведьма не стала мешкать.

Покачнулась и…

Руслан испугался, что бросится сейчас на мужиков дикой кошкой, да свернут они тощую шею. Заворочал рукой еще отчаяннее, почти вытянул, как вдруг зазвенели струны, повинуясь порхающим над ними пальцам.

Ведьма не запела, заиграла только, и совсем не так, как давеча на пиру. Там гусли не то урчали, не то поскуливали раненым зверем, и пусть не понимал Руслан сути, но чувствовал в каждом звуке боль, тревогу и тоску. Теперь же струны гремели сталью, мечами на поле бранном скрещивались, грозили, требовали…

Чудилось даже, будто весь лес им помогает: каждый скрип и шорох в бой бубенный превратились, каждый вскрик ночной птицы – в слово.

И не было в этой гудьбе для татей ничего хорошего.

Ведьма играла все быстрее и быстрее, кажется, едва поспевая за внутренним вихрем, и глаз так и не поднимала, но Руслан знал, что сейчас они зеленые-зеленые. Сочилась эта зелень из-под полуприкрытых век, дымкой вокруг головы мерцала, не таяла.

Значит, все ж начала чаровать.

И как чаровать…

Когда Горятка подскочил и на Збигня прыгнул, Руслан как раз сбросил вервь с запястий и пытался руки по стволу вперед перетащить. Получалось паршиво, к дереву его примотали на славу. А как разгорелась драка, так и вовсе не до пут на миг стало.