Там чудеса

– Но… вы можете странствовать! Можете делать что угодно! Явь – она ведь огромная, разная, яркая, а тут клеть сытая, да и только.

– Эх, говорила я Зугур, не поймешь ты. Нам спокойно здесь, княжна. Нам тепло.

Зугур снова на имя свое откликнулась, но на сей раз прошипела что-то короткое и резкое.

– А кого-то в «краю родном» и вовсе казнят по возвращении, – покосилась на нее Велеока.

Людмила ахнула:

– За что?!

– За «странствия», – хмыкнула Велеока. – Но мы шли к тебе не за жалостью, а за помощью. Ты же рвалась обратно в Рось?

Людмила нахмурилась и… кивнула слабо.

– Так убегай, и, может, тогда Черномор позволит нам остаться. Все ж не на нас он осерчал.

Она сдвинула брови еще сильнее и перевела взгляд с одной наложницы на другую:

– Я ведь и так пыталась, а вы глумились…

– А теперь совет дадим. – Велеока получила еще один тычок от Зугур и закатила глаза. – Да рассказываю я, рассказываю… Зугур попала к Черномору не с пустыми руками. Был при ней один коврик занятный, отцом подаренный, летучий.

– И далеко я на нем улечу?

– Дослушай сперва! Летает он меж мирами, и Черномор, помнится, сильно тогда обрадовался да сболтнул при нас, дескать, сможет теперь не только дымом в щели заглядывать, но и по Яви ходить в людском облике. Забрал он ковер-самолет и порой… нет-нет да промчится на нем за окнами и скроется в облаках.

Душа не ныла уже – выла. И домой рвалась, и к Черномору, и забиться в темный угол пыталась, чтобы не думать, не решать, не уходить… А с уст меж тем сами собой слова срывались:

– Как же раздобыть мне этот ковер?

– Разве ж не водил тебя Черномор в свою ложницу? Вот там он и расстелен. Червленый, с золотыми волнами и кольцами да с кисточками по краям.

– Он же огромный! – воскликнула Людмила.

– Мы все еще о ковре? – Велеока прыснула, но тут же собралась. – Прости. То просто чары. Поднимешь уголок – и станет он таким, как надо.

А потом развернулась и, не прощаясь, потянула Зугур прочь.

– Стойте, но…

– Улетай, княжна. К отцу, к братьям, к мужу, коли не соврала. Так всем лучше будет.

* * *

Всегда ли во дворце было так зябко? Всегда ли так темно?

Людмила передернула плечами, руками себя обхватила и прошла мимо очередной двери. От одной мысли открыть ее – раз, второй, третий и еще четырежды – сердце начинало стучать столь истово, что сень перед глазами расплывалась.

«Но ведь никто не заставляет тебя улетать немедля… только загляни, убедись… Может, и нет там никакого ковра».

Но Людмила знала, что он есть. Помнила. И даже не сомневалась, что, коли приподнять уголок, ковер тут же уменьшится и воспарит.

Кто б стал шутить о таком, когда от выбора ее зависят судьбы? Жизни?

Опять этот лядов выбор, но теперь точно только ее, ее собственный. Никто не придет на выручку, не даст совета, за спиной не спрячет. Людмила осталась одна. И она ведь уже решила всё, давно решила! В гарем бежала вопросы задавать, а обратно брела с ответом и дырой в груди.

«Ты хотела услышать, что выхода нет. Не ждала, что они сами помогать бросятся».

Как есть не ждала.

Дюжины дверей уж промелькнули мимо, дюжины блестящих ручек сверкнули в полумраке, а Людмила всё брела неведомо куда. Даже не к покоям своим – в какой стороне они вообще находятся? – и не к любому другому знакомому и полюбившемуся месту во дворце. Ей хотелось просто идти, но знание пыльным плащом тянулось следом, и убежать от него не получалось.

Выбор был очевиден. А значит, выбора опять не было.

Мысли носились в голове как суматошные, изгибаясь, переплетаясь, в узлы скручиваясь, и, устав от эдакой неразберихи, Людмила вскрикнула, топнула ногой и, не оставив себе ни мгновения на раздумья, распахнула первую попавшуюся дверь.

Тонкая створка от напора скрипнула и покосилась, и Людмила, захлопнув ее, снова за ручку дернула. И снова. И снова.

Каморка сменилась утренней светлицей. Светлица – горницей ночной. На третий раз вспыхнуло в очаге пламя. На четвертый – спрыгнул с подоконника кот. Пятый и шестой Людмила не запомнила – так последнего страшилась. И наконец предстали пред ней покои Черномора.

И ковер огромный, от порога до скамьи, червленый, узорчатый, но если прежде Людмила в узор не вглядывалась, то теперь видела, что то в самом деле золотые волны и кольца. И клятые кисточки на углах, куда без них.

Черномора в ложнице не было, и от разочарования и облегчения задрожали пальцы. Людмила встряхнула ладонями, о сарафан их обтерла и, прежде чем шагнуть вперед, зачем-то вынула из-за пояса краденый кинжал.

«Неужто осмелишься?»

Она шикнула сама на себя, отчего умывавшийся посреди комнаты кот вскинул недовольную морду, и переступила порог.