Там чудеса

Но встать сразу не смог, а Людмила меж тем, вцепившись в передние кисточки, потянула их в сторону окна. Створки его сами собой распахнулись, едва ковер приблизился, по глазам хлестнул ветер, и душа в пятки ухнула.

А дальше были только ужас и восторг, облака и горы, луна и неутомимая мысль: «Я не убила его. Не убила. Боги, спасибо, что я его не убила».

Глава III

Когда Фире не было и шести, в замке появилась безглазая старуха. Кто такова и откуда принесли ее ветры, уже позабылось, зато помнилось, как тянулись к ее каморке слуги и господа, а выходя, крестились и плакали.

Фира слепую побаивалась и ночами с криком просыпалась от одного и того же кошмара: белый скрюченный палец манил ее во тьму, где ждала старуха в алом саване; она улыбалась беззубым ртом, а после сдергивала с лица повязку, и из бездонно-черных глазниц на Фиру бросались змеи. Полчища змей.

– Ты проклята, тринадцатое дитя, – шипел неведомый голос в тех снах, и кто-то скулил так тонко и жалобно, что сердце рвалось на куски.

Летели дни, челядь шепталась, что чужеземка ведает все обо всех, ибо на землю Творцом послана: славить имя его, нести слово его, множить паству его.

Месяц спустя отец велел ее повесить и сжечь.

– Я властитель сих земель и не слышу Творца, – сказал он старшему принцу Изайе. – И она не слышит.

– Но она столько знает…

– Ведьма. – Отец сплюнул. – Запомни, сын: голоса в голове всегда от лукавого, даже если порой говорят тебе правду.

Изайя важно кивнул, а Фира, прятавшаяся за тронным балдахином, подумала, что она, похоже, не ведьма, поскольку не слышит голосов. Во сне не считается! Значит, напрасно тычут в нее пальцами, напрасно розгами секут, поносят напрасно.

На казнь ее не взяли – Фарлаф ходил и сказал, что кинул в повешенную огрызком яблока и попал прямо в пустой глаз, – а кошмары со временем развеялись, сменившись другими. И долгие годы Фира о том не вспоминала, пока всё ж не проникли в ее голову чужие голоса. Сначала один, который скрепя сердце можно было счесть за собственный, но со вторым так уже не получалось.

Он появился на рассвете, когда они с Русланом миновали темный хвойный лес, обступавший терем спящих дев, и выбрались к извилистой бурной реке, за которой расстилалась долина. Пленительная, цветущая, окаймленная белыми заснеженными горами, точно клыками древнего чудовища, и манящая запахом трав.

Фире настолько хотелось поскорее туда перебраться, что лишь воспоминания о прошлом броде не давали с разбега в воду сигануть.

Сивушка… Стрела в ее шее… Перуновы молнии и гром… Рогдай, ныне и сам успокоившийся на дне…

– Наугад бредем, – проворчал Руслан. – Как искать дорогу верную без путевика?

Смурной, нахохлившийся, вроде на коне боевом сидит, а со стороны – будто малец на деревянной лошадке.

Губы дрогнули, и Фира отвернулась, скрывая улыбку.

То были первые слова его после терема. Первый взгляд открытый, пусть и исподлобья. Первый шаг… к примирению?

Не то чтобы они бранились, но Руслана явно что-то тревожило и гневило. Скорее всего, Фира. Он все дергался, поджимал губы, зыркал на нее коротко, украдкой, и явно размышлял о чем-то не шибко приятном. То ли о сне, где в плену дев увидал, то ли о чем похуже. А потом и вовсе начал пальцы свои рассматривать – в поисках прокола? – и коситься на Фиру с новой силой.

Запомнил все же? Почувствовал? Разозлился?

Сама же она чуть успокоилась.

Много всякого случилось в этом пути, многое еще случится, но на то Навь и изнанка, чтоб душу бередить. И не потащит Фира обратно в Явь все эти волнения и стыд, не потащит. Прямо здесь всё перемелет и выплюнет, чтоб не тяготила эта ноша плащом пыльным на плечах.

Так что она даже хотела вопроса о поцелуе и над ответом думала, но наверняка решила только одно: не говорить о чувствах своих невместных. Ненужных. Предательских. С ними ей надо было разобраться самой. Ведь не Руслана то беда, что сердце при нем заикаться вдруг стало и тоскливо мечтать о глупостях.

– Я слушаю мир, природа-матушка непременно поможет, – промолвила Фира, потом поняла, что шум реки, вдоль которой они ехали, поглотил все до буковки, обернулась, повторять начала: – Я слу…

И осеклась, действительно услышав.

Да только вряд ли природу. И точно не первый свой внутренний голос, неугомонный, ехидный и злой. Она услышала шепот. Причитания слезные. Ругань отборную. Но все это звучало так тихо и далеко, что не разберешь ни слова, будто притаился говоривший в самой глубине ее черепа, под толщей памяти, тревог и суетных мыслей.

– Что? – насторожился Руслан, и Фира вскинула руку, к молчанию призывая.

Головой завертела – вдруг да не внутри кто бранью сыпет, а снаружи, – но лес по левую руку оставался темным и неподвижным, а звуки долины по правую всё так же заглушала река, о пороги бьющаяся.