Там, где ночуют звезды

— С почты. Которая на улице, где тротуар из толчёных ракушек.

— Сейчас приеду. Мои приметы: короткая бородка, во рту сигара, на голове оранжевая шляпа с широкими полями, в руке чёрная трость.

Не прошло и десяти минут, как он дружески похлопал меня по плечу, будто не он описал мне свою внешность, а я ему:

— Уильям Бук. Вы мой гость. В отеле «Гонг» вас ждёт комната.

И вот новенький «кадиллак» качает нас на мягких плюшевых сиденьях, как на ласковых, тёплых волнах.

— Должен вас предупредить, — Уильям Бук протягивает мне сигару длиной в добрую половину трости, — в этом городе, кстати, моём родном, лучше одному по улицам не болтаться. У местных жителей, правда, не у всех, глаза как рентген. Спрячьте кошелёк хоть в слепую кишку — увидят и вытащат. — Улыбка наделась на его лицо, как зыбкая маска.

— Мою слепую кишку давно удалили. — Я улыбаюсь в ответ сквозь тюлевую занавеску сигарного дыма.

— И всё-таки не забывайте, куда вы попали. Повернитесь, посмотрите назад. Видите ту красную машинку? Мои телохранители. Не могу позволить себе роскошь разъезжать без охраны. Я как директор сумасшедшего дома, которого некому заменить, если что.

Мы оба взрываемся громоподобным хохотом. Но тут же наш смех прерывается: мы подъехали к гостинице.

Уильям Бук взял меня под руку:

— Примите душ. Прилягте, отдохните. Попозже заеду за вами, поужинаем вместе.

2

Уильям снова здесь. Совсем другой Уильям. Лицо — ярко-розовое, гладкое, без единой морщинки, как у свежего, только что обряженного покойника.

— Не догадался спросить, как долго вы у нас пробудете. — Он опять берёт меня под руку и ведёт к «кадиллаку». — Но сколько бы вы тут ни оставались, вы мой гость. Я уже распорядился приготовить в вашу честь банкет у меня на вилле — назавтра. С замечательными людьми познакомитесь. Я поговорил с губернатором, он тоже придёт.

Уже глубокая ночь. Красный автомобильчик плывёт за «кадиллаком», как дрессированный тюлень. Стрелки на моих часах показывают несуществующее время.

Пробегают рикши. Голые, худые люди-лошади с перьями в волосах несутся галопом, звякая колокольчиками на шее. Пытаются изобразить настоящих лошадей, чтобы угодить обнимающимся парочкам в повозках. На верхних этажах небоскрёбов загораются синие и красные драконы. Яркие огни реклам за стёклами машины дразнят и завлекают, мельтешат, как микробы под мощным микроскопом.

«Кадиллак» останавливается. Мы выходим и попадаем на аллею под вишнями. Она спускается вниз. Уильям срывает веточку, сначала подносит мне, потом сам доедает оставшиеся ягоды.

В конце аллеи открывается низкая дверь. Приходится наклонить голову, чтобы войти. Свет внутри — как в шторм на закате.

Две фарфоровые девушки в розовых шёлковых одеяниях, помахивая ресницами, как бабочки крыльями, подбежали к нам с медными тазами в руках, опустились на колени, стащили с нас ботинки и носки, омыли нам ноги, вытерли полотенцами и обули нас в ярко-красные туфли. Это было так неожиданно, что секунду я не сомневался: у меня украли ноги и приделали вместо них новые. Но Уильям меня успокоил:

— Здесь так принято. В Европе перед едой моют руки, а на Востоке — ноги. Я неспроста выбрал для вас этот ресторан. Экзотика экзотикой, но тут и кормят отменно. Всякой дрянью желудок можно и в Париже или Лондоне набить.

Сразу было видно, что Уильям Бук здесь частый гость. Ему кланялись. Перед ним расступались. Он еле успевал отвечать на искусственные фарфоровые улыбки посетителей и официантов.

— Знаете, почему они все улыбаются? — Уильям Бук таинственно взглянул на меня, когда метрдотель, похожий на китайского Наполеона, проводил нас к столику. — Каждый хочет показать, что у него есть клыки.

И сам продемонстрировал, для чего нужна широкая улыбка.

3

Уильям Бук вставил в левый глаз монокль, пробежал взглядом меню и со знанием дела заявил:

— Начнём с кобры. Изысканное, пикантное блюдо. Великое произведение способен создать только великий художник. Я имею в виду, что кулинарное искусство играет тут важнейшую роль. Кобру готовят вместе с ядом. При варке он нейтрализуется. Его смертоноснее лезвие не убивает, но ласкает, как девичий язычок. А запивать лучше всего вином из колибри. Кстати, вот и оно.

Пока Уильям нахваливал экзотическое яство, я придумал отговорку: к сожалению, у меня болит живот и лучше бы мне удовольствоваться… Ну, скажем, тарелкой рисовой каши и стаканом кислого молока.

Но оказалось, Уильям умеет распознавать любую ложь и отговорки ещё до того, как их высказали. Он не дал мне и рта раскрыть:

— Между прочим, это блюдо — отличное средство от несварения. Да, мой друг, как в голове становится легко и приятно от удачной свежей мысли, так и в желудке становится приятно от кусочка хорошо приготовленной кобры.

Он щёлкает пальцами, будто кастаньетами, и я слышу, как мой друг что-то шепчет метрдотелю, похожему на китайского Наполеона:

— Чу-чу-чу…

Мои часы по-прежнему показывают несуществующее время. Может, оно и существует, но не для меня.